Николай Дементьев - Подготовка к экзамену

— Вот они, наши красавицы! — хрипловато проговорил вдруг над нашими головами Александр Викторович. — Лежат себе рядочком: выбирай любую!

От смущения я покраснела, даже спрятала лицо в руки. Солнце приятно грело спину и ноги, а главное, Плаховы все молчали, и я постепенно успокоилась. И твердо решила: ни за что больше не позволю Виктору вот так запросто — точно я манекен, а не живой человек! — ни за что больше не позволю ему поцеловать себя!

Не знаю, сколько мы так пролежали, я даже чуть не заснула, таким ласковым, горячим уже было солнце. И вдруг почувствовала, что Виктор обнимает меня, вскочила. Родителей его на террасе не было.

— Не смей — шепнула я и отступила к перилам.

— Поцеловаться боишься? — спросил Виктор, вплотную подойдя ко мне.

— Не смей! — повторила я.

Он положил руки мне на плечи, и тогда я, коротко размахнувшись, дала ему звонкую пощечину. Он убрал свои руки, отступил на шаг, глаза его зло сузились. Потом хрипловато, как Александр Викторович, сказал:

— Я не знаю, люблю тебя или нет… Да и что такое любовь, не знаю — чего-чего люди про нее не напридумывали! Но ты мне нравишься. Так нравишься, как никто еще не нравился, поняла? А я упорный… Поняла?! — Он не спеша поднял с пола сигареты, закурил, лег.

Мне уже не хотелось загорать, но, услышав голоса идущих па террасу Клавдии Сидоровны и Александра Викторовича, я вернулась на свой лежак.

Клавдия Сидоровна, видимо, поняла, что между нами что-то произошло.

— Милые бранятся, только тешатся! — весело и громко проговорила она.

— Обидел деву-ушку, по-нап-расну!.. — пропел Александр Викторович.

Я приподняла голову, глянула из-под руки. Виктор по-прежнему загорал и курил, закинув руки за голову. Клавдия Сидоровна с наслаждением устраивалась поудобнее на лежаке. Александр Викторович, наклонившись над баулом, доставал бутылку и еду. Я растерянно подождала еще — нет, никто из Плаховых так больше ничего и не сказал ни мне, ни Виктору, никто из них не подо-шел ко мне, не сказал ободряющего слова… Но ведь Виктор как-никак их сын! И я-то не курица, которую сегодня мы задавили мимоходом! Какой же толщины кожа у них?..

И мне захотелось сейчас же вскочить, одеться, убежать на станцию, уехать на электричке, очутиться дома, рядом с мамой! Но я не решилась это сделать, боясь обидеть Плаховых. Недаром Варвара Глебова вечно упрекала меня, что я тихая.

Не знаю, сколько бы я еще лежала и думала вот так, но на террасу поднялись мужчина с женщиной, просто и опрятно одетые. Сразу было видно, что это местные. Поздоровались скромно и вежливо, женщина сказала приветливо:

— Глядим, дача ожила, а мы и убрать ее не успели. Почему же не предупредили, что приедете?

— А хозяева все на севере морозятся? — спросил мужчина.

Вопросы пришедших остались без ответа, и поздоровалась с ними только я, а Клавдия Сидоровна тотчас скомандовала:

— Ну, Сашок, хватит поджариваться, пора за стол!

Она легко поднялась с лежака, высокая, стройная и сильная; я видела, как женщина с удовольствием смотрела на нее.

Александр Викторович, заметно оживляясь, сказал мужчине:

— Давай, давай, Гришуха, вздрогнем слегка, — и тоже встал.

Мы с женщиной — ее звали Анна Степановна — быстро подмели одну из комнат в первом этаже, вытерли пыль со стола и стульев, помыли посуду, даже нашли в одном из шкафов свежую скатерть. Примечательно только, что никто из Плаховых не принимал никакого участия в этом, а Клавдия Сидоровна даже не заметила моей старательности. Дома-то ведь у себя я почти ничего не делаю — все мама… Сегодня утром, когда я пришла к Плаховым, она крикнула сыну: «Витек, невеста явилась!» Неужели ей безразлично, какую невесту приведет в дом ее сын? Или она в шутку назвала меня невестой? А что, если и сам Виктор не принимает всерьез наши с ним отношения? «Нравишься, как никто еще не нравился». Мало ли кто кому нравится, разве этого достаточно, чтобы стать родным человеку?

Работали мы с Анной Степановной молча, она только поглядывала на меня, улыбалась по-доброму. А когда стол уже был накрыт, она повернулась ко мне, подмигнула. Потом улыбка сбежала с ее лица, в глазах появилась растерянность. Видно было, что она хочет спросить меня о чем-то. И наконец решилась.

— А вы… кем же им будете? — Она кивнула вверх, на потолок; пока мы готовили стол, Плаховы снова поднялись на террасу.

— Одноклассница их сына Виктора.

— А кто же ваши родители?

— Отец — моряк, мама — домохозяйка.

— Отец в больших чинах?

— Сравнительно в больших: капитан первого ранга.

— По-пехотному это полковник?

— Да.

— А!.. Ну, тогда понятно! — И тотчас снова заулыбалась по-доброму, кивнула на убранную комнату, красиво накрытый стол и впервые обратилась ко, мне уже по-свойски на «ты» — А почему же ты тогда с этими… — поискала слово, нашла: — с гостями?

Через месяц пожилая продавщица на пляже у Петропавловки скажет нам с Виктором: «Прохожие гости Земли».

— Одноклассница их сына Виктора, — повторила я и усмехнулась.

Анна Степановна ничего на это не сказала, опять оглядела стол, глаза ее снова сделались недоверчивыми, она сказала мне, обращаясь снова на «вы»:

— Давайте приглашать гостей.

— Сейчас позову, — ответила я, выбежала в прихожую, крикнула наверх: — Хозяева-гости, слуги вас просят к столу! — И сразу же обернулась к Анне Степановне: лицо ее снова было откровенно растерянным, я удовлетворенно засмеялась.

Коньяк — его оказалось целых три бутылки — разливала Клавдия Сидоровна, Александр Викторович щедро и быстро раскладывал по тарелкам закуску. Одетыми за столом были только Анна Степановна, ее муж, Григорий Афанасьевич, и я, Плаховы оставались в пляжных костюмах. Они говорили что-то, Анна Степановна и Григорий Афанасьевич сидели молча, вежливо улыбались. Клавдия Сидоровна налила полную большую рюмку коньяку Виктору, засмеялась:

— Пей, орленок, до вечера выспишься! — Тотчас подняла свою — Ну, за наступающее лето! — И выпила первой.

Выпили и остальные, только я чуть отхлебнула из рюмки. Александр Викторович стал опять поспешно и жадно есть. Пока остальные закусывали, Клавдия Сидоровна налила снова. Теперь уж, готовясь к ответному тосту, поднял свою рюмку Григорий Афанасьевич, сказал негромко:

— Мы вот с Анной… — он покосился на меня, вспомнил, наверно, мои слова, договорил: —благодарим гостей-хозяев и предлагаем выпить за хорошую погоду, за урожай, чтобы на столе всегда было так вот!

Снова все выпили, только Анна Степановна чуть отхлебнула из своей рюмки, как и я.

Не знаю, сколько прошло времени, так сильно я задумалась. Опомнилась от необычной тишины за столом и злого голоса Григория Афанасьевича. Он успел уже сильно захмелеть. Встретилась с его светло-серыми глазами, увидела побледневшее лицо с напрягшимися желваками на скулах, крепко сжатые тяжелые кулаки, лежавшие на столе. Он говорил размеренно и четко: