Антон Макаренко - ФД-1

Коммунары, улыбаясь, прыгают и плывут к горизонту.

Дело кончилось тем, что спасательные деды предоставили коммунарам лодки и право заниматься спасением утопающих и просили только об одном: посторонних не пускайте в море. Посторонние — это все остальные люди, кроме дедов и коммунаров.

С этого момента коммунары разъезжали на спасательных лодках и спасали посторонних. Впрочем, посторонние не весьма стремились в запретные воды, и хлопот с ними было немного. Поэтому коммунары могли на свободе заняться усовершенствованием спасательного флота. Несколько дней Левшаков в компании с Грунским, Козыревым, Землянским сидели на корточках возле разостланных на траве простынь и готовили парус. В один прекрасный день они и уехали на парусе.

Изо всех коммунаров не могли плавать только двое: Швед и Крейцер. Шведом занялась вся коммуна, а Крейцером — четвертый взвод.

Шведа скоро перестали дразнить, вероятно, он приобрел нужные знания.

Крейцера пацаны поймали, окружили плотным кольцом и потащили к морю. Крейцер уверял, что он и сам может научиться, что не считает пацанов хорошими учителями, но они показывали Крейцеру старую автомобильную камеру и уверяли, что такого хорошего приспособления он нигде не найдет. Несмотря на энергичные протесты, Крейцера вввергли в море и заставили лечь на надутую камеру.

— Теперь руками и ногами… руками и ногами…

Но Крейцер не имел времени думать о руках и ногах, потому что его внимание было сосредоточено на голове. Увлеченные добрыми намерениями пацаны, собравшиеся вокруг камеры в полном составе, действовали довольно несогласованно, поэтому голова Крейцера все время опускается в воду. Не успеет он прийти в себя, его снова окунули и напоили морской водой. Наконец, он взбеленился и потребовал, чтобы его тащили к берегу. Пацаны послушались, но потом очень жалели:

— Так никогда и не научитесь плавать. Поучились полчаса и струсили…

Крейцер от дальнейшего учения отказался.

— Так и запишите: я не умею плавать.

— Теперь будет так: вы едете на пароходе, а пароход тонет, вот тогда пожалеете…

— Надеюсь на то, что такая катастрофа на пароходе еще не скоро будет, а так вы меня завтра утопите. Не хочу!

— Не утопим… Вот увидите!

— Нет, спасибо!

Так Крейцера и не выучили плавать.

Утром ребятам долго купаться нельзя. В половине восьмого с высокого берега трубач трубит «в столовую». Это означает, что все коммунары могут свободно отправляться в городской парк, где нас ожидает завтрак. До парка от лагерей нужно пройти километра полтора, но если идти прямо с пляжа, то гораздо ближе.

В городском парке — открытый павильон столовой и при нем небольшая кухня. Этим учреждением пользуемся только мы по договору с северокавказским ГОРТом, поэтому нас не пугают никакие очереди и никакая толпа. В павильоне может поместиться сразу не больше восьмидесяти человек, поэтому мы едим в две смены. Сигнал, который играли на берегу, — сигнал предупредительный, коммунары располагаются на скамейках и откосах парка. Между ребятами считается дурным тоном заглядывать в столовую и стоять у входа в нее. В столовой вертится только дежурный командир со своим трубачом. Когда накрыты столы и все готово, трубач играет и по этому сигналу собираются в столовую коммунары. Вторая смена будет приглашена приблизительно через полчаса, поэтому взводы второй смены могут дольше купаться или бродить по лагерю. В столовой каждый коммунар имеет свое закрепленное за ним место. Есть свое место и у меня в «левофланговой смене». Со мной сидят Синенький, Лазарева и Харланова.

Лазарева одна из младших девочек, но она с большим трудом доставалась нашему коллективу. Года два назад она жила в детском городке. За плохое поведение и разлагающее влияние педагогический совет детского городка отправил ее в комиссию по делам несовершеннолетних правонарушителей, а эта комиссия прислала Лазареву к нам. Лазаревой сейчас тринадцать лет. Это черноглазая девочка, серьезная и неглупая, но с капризами. Дисциплина для нее понятие абсолютно для нее понятие абсолютно не священное, поэтому она всякое распоряжение и всякое правило считает себя обязательным только в том случае, если оно ей нравится. А если не нравится, она за словом в карман не полезет. Слово же у Лазаревой смелое и ядовитое. Вот уже два года Лазарева в постоянной войне с советом командиров, с общим собранием и со мной. В совете она грубиянит, поворачивается спиной и вспоминает отдельные проступки самих командиров. В общем собрании отмалчивается, а в разговорах со мной плачет и говорит:

— Вы меня почему-то не любите и все придираетесь. Для вас инструкторша что ни скажет, то правильно.

Я ей говорю:

— Да помилуй, ты же и сама не отрицаешь, что работу бросила и ушла из мастерской…

— Бросила потому, что она мне нарочно дает все петли метать, все петли да петли…

— Ты должна об этом заявить в совете командиров, а не бросать работу.

— Вот еще, буду в совет командиров с петлями… А в совете командиров что ни скажи, все не так…

Совет командиров иногда обрушивается на Лазареву со всей силой власти, отстраняет ее от работы, назначает в распоряжение дежурного командира, лишает отпуска, парадного костюма. Но я давно заметил, что репрессии для Лазаревой вредны, они только укрепляют ее протестантскую позицию. Нужно подождать, пока с возрастом у нее придет забвение о каких-то причудах первого детства, а может быть, и детского городка. Дело в том, что Лазарева очень мила, добра и послушна, пока ее что-нибудь не раздразнит. И еще у нее очень хорошая черта: она быстро забывает все обиды и все угрозы совета командиров.

Я подружился с ней еще в крымском походе. В пешем марше «вольно» мы с нею всегда идем рядом, и она может болтать о чем угодно, не уставая и не требуя от меня особенно глубокомысленных реплик. Она охотно вступает в спор и в таком положении, но это… [текст отсутствует до конца главы]

В Сочи мы застали целую кучу писем. Больше всех писал Соломон Борисович, и его письма мы читали на общем собрании. Собрание собиралось вокруг памятника Фабрициусу, погибшему в этой части побережья.

Соломон Борисович сообщал важные новости.

Первая: на строительстве не хватает людей, часть рабочих строительная организация перебросила на работу в совхоз. Корпус спален накрыт, но к внутренней отделке еще не приступили, главный дом разворочен, а дальше ничего не делается, литейный цех только начинают…

Вторая: в Правлении, выделен товарищ, которому поручено помочь коммуне в покупке станков, он уже выехал в Москву и в другие города.

Третья: начальником нового завода назначен инженер Василевский, а Соломон Борисович остается коммерческим директором; в коммуне работает группа инженеров в пять человек, они занимаются конструированием электросверлилки.