Борис Дубровин - Счастье первой тропы

Уже на моих глазах столько сделано по монтажу, вентиляции, отоплению, сантехнике. Это закончим в 1959-м. А потом все силы бросим на завершение самого завода, состоящего из четырех цехов-заводов. Уже заложены два объекта ТЭЦ на четыре паровых котла и четвертый корпус (или первый цех) электролизный. Мы и занимаемся им.

Да, мои бригады многое пока делают вручную, хотя рядом на других участках почти все механизировано.

Начальник «Иркутскалюминстроя» Жарков очень горячий и неутомимый человек. Ухитряется и сам учиться искусству сварщика. Нравится мне здесь очень каменщик Клим Зыков. Головастый парень. Чистая, открытая душа. Клим — член комитета комсомола «Иркутскалюминстроя».

Я захвачен и общим подъемом, и размахом, и простором, который открывается для каждого, кто хочет применить свои силы и знания. Не скрою, что бывает и очень трудно. Но об этом — не хочу...

Давай жми на свой первый курс! И не забывай меня! Целую свою студентку. Ее дипломированный жених Григорий».

Прошло две недели. Последние перед получкой дни Григорий извелся от тяжких дум и даже осунулся. Натягивали все, что возможно, но больше чем по тринадцать рублей в день вывести не смогли. Тринадцать рублей в день на землекопа! И почти никакого выполнения плана!

«Я виноват в такой организации труда. Как же я покажусь с такими нарядами в бригаде? Что делать? Что?» — думал Григорий по дороге в бригаду,

С тяжелым чувством подошел он к товарищам:

— Девочки! Смотрите наряды. Может, я чего забыл?

Но они знали, что все правильно. Никто не произнес ни слова.

«Оставлять их с такой зарплатой нельзя! А лезть в государственный карман можно?»

Он постоял, уронив руки, не чувствуя, как их каменит мороз, повернулся и направился в контору. Девушки молча смотрели ему вслед...

— Что же делать, Виктор Витальевич? — обратился Григорий в конторе к Жаркову.

— Думай сам. Ты мастер.

Григорий невольно вспомнил случай из своей инженерной практики. Монтаж нефтеаппаратуры. Монтаж резервуаров. Понравился ему один пожилой сварщик. Как-то десятку на обед одолжил, а потом при получке отказывался взять: «Мы же свои...» Хорошо, что сумел ему вернуть. Силком отдал.

Варил этот сварщик днища резервуаров. По инструкции полагается импортными электродами. А он стал нашими варить. Разница нешуточная: скорость сварки нашими была в два раза больше... Заварил он шестнадцать швов. Но усомнился Григорий в их прочности и приказал вырубить шов, а тут вдобавок два из них сами лопнули.

Сварщик вырубал швы со скандалом, а Григорий и помощника ему не дал: раз сам варил, сам и переделывай. А сварщик дипломированный, шестого разряда. Как он предлагал Григорию завышать объем проделанных работ, как он обещал поделиться «по-честному» и как его отчитал за это Григорий, никто не знал, не слышал — все происходило наедине. А вот то, что сварщик пятнадцать лет работает, всем было известно. Обычно он получал от 1600 до 2500 рублей. А здесь вышло у него за месяц 600 рублей. Он восстановил против Григория всех рабочих, говорил, будто молодой практикант ничего не смыслит в сварке. И начальнику главка жалобу послал.

Однако комиссия разобралась. Бракоделу дали по загривку...

Тогда все было понятно. Теперь же Григорий сам долбил и оттаивал эту проклятущую почву, сам удивлялся, как еще девчата не отказываются от такой работы.

Григорий снова склонился над нарядами. Лицо его то краснело, то бледнело. «Я, я виноват! Нет, я расшибусь в лепешку, а сделаю так, чтобы на следующий месяц все было иначе!»

Смеркалось... Девушки тоже пришли в контору и, как ему казалось, с сочувствием смотрели на своего тяжко задумавшегося мастера. Он встал, подошел к окну, посмотрел на переделанные наряды, точно надеялся увидеть там что-то иное.

— Знайте, — он вынужден был приостановиться, так колотилось сердце, — знайте, девчата: вам выведено по двадцать три рубля в день, хотя вы не заработали и тринадцати. И это... Это наша общая беда.

В конторе стало как будто еще темнее. Никто не шевелился.

Григорий с мучительной радостью понял, что им всем стыдно.

— Григорий Николаевич, — так впервые обратилась к нему Люда, — а вам здорово влетит за это?

Ему послышалось, что она скорей осуждает, чем благодарит его. И чтобы скрыть свое осуждение, а может быть и подчеркнуть его, обращается к нему по имени и отчеству. На ее обычно приветливом лице было выражение досады и жалости.

Ночью, опасливо оглядевшись по сторонам, Люда Сенцова выскользнула из-под одеяла и достала небольшую тетрадку. Села за стол, задумалась и обмакнула перо в чернильницу.

«Никогда не думала вести дневник. Вроде бы нелепо обращаться к бумаге, когда вокруг столько друзей.

Я научилась, хоть и волнуюсь страшно, выступать на комсомольских собраниях. Привыкаю всем и при всех обстоятельствах говорить только правду. Но можно ли привыкнуть к дневнику? Это же обращение к своей душе. Значит, к самой себе.

Мы приехали сюда по путевке Орловского горкома комсомола, И я, хотя и имела диплом об окончании педучилища, сама выбрала профессию землекопа, потому что это нужно. Поначалу было очень трудно. Ой, как трудно, хоть плачь! Теперь чуть полегче. Или мы привыкли?

Сейчас ночь, и наши девушки — все орловские — спят. Я одна полуношница. Длинный стол посередине комнаты застелен чистой скатертью. Пол блестит. Дежурство у нас строгое. Порядочек поддерживаем.

У нас новый мастер Григорий Уралов. Толковый. Помогает нам, чем может. Больно было видеть его, когда он приписку сделал. А так он справедлив. Себя не жалеет, но и с других работу спрашивает. Вместе с Климом Зыковым и Дмитрием Царевым они сумели отвоевать старый барак под клуб. Вечерами ходим туда на танцы.

Во время танца подошла Элла (это по правилу) к одной паре, хлопнула в ладоши, и Женя Воскобойникова уступила ей Дмитрия Царева, своего «кавалера». Мы смотрим, что он нос задрал. Давай его отхлопывать друг у друга. А он решил, что пользуется успехом. Мы дружим с бараком, где живут Григорий, Клим и Дмитрий. Димка Царев помогал мне вчера рубить дрова, когда я дежурной оставалась. Помог и воды наносить, а я ему помогла навести порядок в бараке: у нас дежурства совпали».

Дмитрий Царев, председатель районного комитета физкультуры, приехал по делам в Шелехов осенью 1956 года. Остановился в бараке. Ночью открыл окно. А в окно — запах тайги. Здорово! Утром уезжать надо, а березы за Дмитрием ветви вытягивают, сосны его обступают, не хотят отпускать.

Приехал в Иркутск, и потускнел Иркутск, и хоть на третье заявление ему было отвечено отказом, он взял и сорвался в Шелехов. Должны же принять кем-нибудь! И его приняли без документов и оформили на работу председателем комитета ДСО.