Сергей Сартаков - Гольцы

Вы — олицетворение счастья!..

Да, вам дьявольски везет, Павел Георгиевич, — не выдержал и Маннберг, сдавая карты, — я в жизни еще не видывал такого везения.

Втемную, раз, — хлопнул по картам Киреев. — А вам, Густав Евгеньевич, так сказать, везет, вероятно, в любви?

О, это очень интересно! — подлетел Лонк де Лоббель. — Расскажите!

Пас, — торопясь, но в свою очередь сказал Алексей Антонович.

Трефы, — с сомнением покачивая головой, ответил Маннберг. — Представьте себе, до сих пор не везло.

Те-те-те! Не верю… Втемную, бубны… Вы же недавно подобрали девушку на дороге, Густав Евгеньевич, а в благодарность за это она должна непременно влюбиться. Так следует по законам рыцарских романов.

Совершенно верно, — подтвердил Лонк де Лоббель, — иначе на рыцаря может пасть подозрение, — и сам первый засмеялся.

Червы, — пальцем подсчитывая возможные взятки и косясь на прикуп, сказал Маннберг. — В Сибири эти законы не действуют.

К сожалению, это и общее несчастье русских женщин, — разочарованно заметил Лонк де Лоббель.

Кого это вы нашли, Густав Евгеньевич, и где? — полюбопытствовал Алексей Антонович.

Без козыря.

Семь пик, — морщась от настойчивости, с какой торговался Киреев, сказал Маннберг. — Да я ведь и не нашел ее, собственно. Просто, возвращаясь из города к себе на участок в страшный буран, нагнал по дороге. Закоченела донельзя, а все бредет. Посадил к себе в сани…

Семь пик, — невозмутимо ответил Киреев.

Играйте, — с досадой бросил карты Маннберг. — Так вот, настолько закоченела, что едва даже добился, как ее зовут. Работу, оказывается, искать ко мне на участок пошла. А куда мне бабу на земляные работы, когда у меня мужиков хоть отбавляй? Оставил ее у себя щи варить. Все же молодая, хорошенькая, соблюдены все пропорции, и в лице какая-то томная грусть, приятно от такой взять тарелку…

Начало интригующее! — издали крикнул Лонк де Лоббель, — Здесь развязка должна быть непременно одна…

Ну, и как же ее зовут? — рассеянно спросил Алексей Антонович.

Елизаветой. А фамилия… кажется, что-то вроде Ко-ронатовой.

Коронотова! — воскликнул Алексей Антонович, непроизвольным движением откладывая карты в сторону. Небезразличной ему была судьба этой перенесшей много горя женщины.

— Да. А вы ее знаете? — спросил Маннберг. «Начнутся расспросы», — подумал Алексей Антонович

и вслух сказал:

Нет. Не знаю. Фамилию слышал.

Раз, втемную. — Киреев по своей привычке жандарма уловил в замешательстве Алексея Антоновича стремление что-то скрыть.

Он внимательно посмотрел на него. Алексея Антоновича покоробило это долгое, бесцеремонное разглядывание, и, не сдержав себя, он ответил Кирееву колкостью:

Вы, Павел Георгиевич, чемпион темных…

— Дел — хотите вы сказать?

— Что вы? — овладевая собой, сказал Алексей Анто-

нович. — Темных… ну, как их иначе назвать?., партий, что

ли…

Эге, гм.. — крякнул Киреев и обратился к Маннбергу: — Так у вас, значит, с этой Елизаветой пока, так сказать, еще безнадежно?

Представьте себе, Павел Георгиевич. Да, кстати, коль разговор об этом: а чем у вас дело закончилось, Алексей Антонович, с этой хорошенькой горничной Ивана Максимовича? У вас, кажется, довольно определенный роман завязывался?

Эге-ге! — шаловливо поиграл пальцами Лонк де Лоббель.

Что вы имеете в виду? — медленно, чтобы выиграть время, и не зная, что сказать, спросил Алексей Антонович. Он чувствовал, что кровь приливает у него к лицу, а руки становятся деревянными.

Боже мой! — воскликнул Маннберг. — Не самый финал, конечно. Не можете же вы на ней жениться!

Ничем, совершенно ничем, — стараясь тоже быть развязным и думая этим закончить разговор, сказал Алексей Антонович. — Втемную, раз.

Ха-ха-ха! — захохотал Киреев. — Вы — и втемную? Маскировка не удалась, Алексей Антонович.

Да он и не маскировался, — не поняв смысла реплики Киреева, возразил Маннберг, — Алексей Антонович действовал довольно открыто. А где же сейчас эта горничная?

Этой горничной уже нет, — нервно мешая карты, сказал Алексей Антонович.

Умерла? — поднял брови Маннберг.

Ее не стало… — начал Алексей Антонович.

Mon dieu!.. — воскликнул Лонк де Лоббель.

Вот как! И давно? — спросил Киреев.

Этой горничной не стало сразу, как только она ушла от Василева, — закончил Алексей Антонович.

— Ну, что ж, вечная ей память, — поправил усики Маннберг. — Вы не чувствуете угрызений совести?

Алексей Антонович промолчал. Он словно не расслышал вопроса. Сидел, склонившись к столу, и разглядывал записи вистов на листе бумаги. Неприязнь к Маннбергу и особенно к Кирееву, все больше раздражавшему его своим тяжелым, неподвижным взглядом, лишала способности говорить. Хотелось приподняться, ударить по столу, крикнуть что-нибудь грубое, вызывающее. Из кухни выглянула Ольга Петровна.

Алешенька, у меня все готово. Можно подавать?

Пожалуйста, мама, — с облегчением ответил Алексей Антонович. — Тебе не надо помочь?

Лонк де Лоббель заспешил навстречу Ольге Петровне. Киреев взял карандаш.

Я думаю, возражений не будет, если мы распишем Алексея Антоновича?

Расписывайте, — сказал Алексей Антонович и встал. Маннберг тоже встал, подошел к елке. Стоя спиной к

Алексею Антоновичу, снял одну за другой две хлопушки, разорвал их и бросил на пол.

— Фу! — скривился он. — Ни одна не хлопнула! Алексей Антонович смерил его взглядом, полным самой откровенной неприязни.

Киреев, закончив подсчет, подошел к комоду, поправил прическу перед стоявшим на нем туалетным зеркалом. Потрогал пальцем алебастровых слоников, мал мала меньше, семь штук, выстроившихся полукружием, и подбросил на ладони обыкновенную пестренькую гальку, лежавшую рядом с самым маленьким слоником.

Что это? Сувенир? — и пренебрежительно бросил гальку обратно на комод; она скатилась на пол.

Алексей Антонович вздрогнул, сжал кулаки, но огромным усилием воли взял себя в руки.

Господа! — глухо сказал он, подыскивая какой угодно предлог, чтобы заставить их уйти из дома. — Я прошу меня извинить… Я вспомнил… Неотложный визит к больному… Я постараюсь вернуться скорее… Мама, — обратился он к Ольге Петровне, вошедшей со стопкой тарелок, — заплати, пожалуйста, этим господам.

Тучи еще с утра заволокли небо. Нельзя было попять, движутся или стоят на месте они, настолько ровной серой пеленой лежали над городом. Пахло дождем, но дождь еще не шел, только изредка прилетали откуда-то сверху мелкие капельки. На земле, всюду, где не прикрыли ее мостовые и тротуары, щетинилась молодая зелень, деревья стояли настороженные, томящиеся, переполненные вешними соками. Встряхни их сейчас ветер или осыпь крупный дождь — и сразу все ветви оденутся листвой.