Сергей Сартаков - Гольцы

Верно вам говорю, — объяснял он своим собеседникам, массируя ногу выше повязки и морщась от боли, — опять контролер какой-то приехал. Наш-то перед ним так и юлит. А этот, приезжий-то, даже зашумел на него спервоначалу: почему, мол, густо поставлены люди… Не смейся, Кондрат, своими ушами я слышал. Я вот так сидел, а они вот этак от меня стояли, — показал он рукой.

Смотри, может, и вправду прижмут хвост нашему, — заметил толстогубый, подслеповатый грабарь. Он стоял, облокотись о свою грабарку, уже до половины нагруженную песком.

Никто ему не прижмет, — вполголоса сказал Кондрат, рабочий в годах, с суровым, серьезным лицом, — никто не прижмет, коли мы сами ему не прижмем.

Прижми попробуй! Он те прижмет, — зло проговорил четвертый, совсем старик, но еще крепкий и могутный.

А прижимают, — словно мимоходом бросил Кондрат.

Где это? — недоверчиво спросил старик.

Поговори с теми, кто сюда из России приехал. Там теперь такие дела идут… — тихо сказал Кондрат и сам оглянулся: не услышал бы кто посторонний.

Чем же их прижимают? — наклонился к нему рабочий с повязкой на ноге.

Перво-наперво — забастовками. Да, да, Никифор, забастовками.

Ну-у, — разочарованно протянул толстогубый грабарь и даже цыркнул слюной через зубы, — забастовнами… Один в лес, другой по дрова, вот те п забастовали. Себе только хуже наделаешь. Тут, брат, вся надежда на большое начальство. Жалобы, кто грамотный, надо писать.

А, жалобы! — с досадой сказал старик. — До бога высоко, до царя далеко…

Кондрат выждал, пока все затихли.

А вот в России бастуют, — сказал он и укоризненно посмотрел на грабаря. — Целые заводы бастуют. И не так, чтобы одним в лес, другим по дрова.

Сговариваться хорошо надо заранее, — сказал старик. — Да ведь надо, чтобы первый кто-то за это взялся.

А ты бы и взялся, — словно шутя, проговорил Кондрат.

Куда мне в такие дела первому лезть! — махнул рукой старик. — Коли другие начнут, я не отстану.

Ну, а поговорить-то ты с надежными людьми мог бы? — спросил Кондрат. — Рассказать, как в России на заводах бастуют?

Чего же не поговорить, — согласился старик, — это можно. Только самому сперва об этом послушать надо.

А ты что задумался? — подмигнул Кондрат грабарю.

Слыхал я, вроде где-то средь нас собираются мужики, толкуют про лучшую жизнь… может, там умней чего скажут?

Ты что же, послушать хочешь?

Полюбопытствовал бы.

А потом хозяину рассказать? Да? — Кондрат так и впился в него глазами. — Большому начальству?

Этим, мужик, ты меня не попрекай, — хрипло сказал грабарь, — этого за мной никогда не водилось.

Так хочешь послушать? — торжественно спросил Кондрат.

Сказал уже.

— Знаешь Еремея Фесенкова… — начал Кондрат. И все теснее придвинулись к нему.

Не успел Кондрат договорить, как подошел десятник.

Айда, айда, вставай! — заторопил он мужиков. — Довольно рассусоливать! О чем это вы?

Да, вишь ты, — сказал Никифор, вставая и припадая на больную ногу, — все толкуем, какой тут начальник вместе с нашим ходил.

Ох-хо-ха! — засмеялся десятник. — Да это ж сам господин Василев из Шиверска сюда с супругой пожаловал. Полюбоваться воздухом.

Эт-та который же? — недоверчиво переспросил грабарь. — Что все здешние лавки держит?

Он, — подтвердил десятник, — собственной персоной.

Тьфу ты! Вот обмишулилсяя, за начальника. принял… — Никифор выругался. — Ну, знал бы я, не то еще ему загнул бы.

И снова заблестели на солнце инструменты, и заструился с лопат горячий песок.

Окна были завешены густыми тюлевыми шторами, и оттого в комнате стоял легкий полумрак, хотя время быдо еще и не позднее.

Они говорили и говорили.

Миша, но ты мне расскажешь что-нибудь еще об Анюте?

Да нет, Алеша, кажется, все. Больше нечего.

За последнее время Анюта стала писать такие осторожные письма, что трудно и понять, как она живет и что делает.

Значит, она хорошо научилась писать письма, — заметил Лебедев, — а ты их не научился читать.

Алексей Антонович обиженно пожал плечами.

Конечно, ничего этого я делать не умею. Могу только завидовать тебе.

Чему завидовать?

Лебедев сидел на диване, закинув ногу на ногу. Его худощавое лицо загорело, губы обветрили. Черные глаза> живо блестели. Одет он был в просторную ситцевую рубаху-косоворотку и широченные китайчатые шаровары, что носят грузчики и землекопы. Сапоги бутылочкой, в гармошку собранные у щиколоток, были изрядно потрепаны, хотя еще и не требовали немедленной починки. На полу, у ног Лебедева, лежал узел, с каким обычно рабочие ходят в баню.

Да всему. Твоим талантам, — объяснил Алексей Антонович. — Ну, хотя бы взять теперь и внешность твою. Вот, пожалуйста, он и бороду и усы начисто сбрил и подстрижен в кружок, или в горшок, или как это называется? Ведь это же не парик?

Нет, конечно, не парик, — улыбнулся Лебедев. — Я не на сцене. — Он расчесал пятерней свои густые, слегка вьющиеся волосы.

Завидую, завидую! Талант. Мне этого никогда не достигнуть. Скажи, Миша…

Вася, Вася, — перебил Лебедев. — Не Миша, а Вася. Василий Иванович Плотников. Я же тебе, как вошел, назвался. Как ты не можешь привыкнуть к таким простым вещам!

Выходит, для меня они по-прежнему еще не совсем простые, — с огорчением сказал Алексей Антонович. — Я хотел вот о чем спросить: у тебя сейчас документы в порядке или ты вовсе без документов? Почему ты так оделся?

Ты это ради моей или ради своей безопасности спрашиваешь?

Ну к чему это ты? — укоризненно сказал Алексей Антонович.

Извини, я пошутил. Но что означает твой вопрос?

Я хотел узнать, как обстоит дело у тебя с документами, только для того, чтобы… Ну, короче, прятать тебя нужно или не нужно? У нас здесь тоже есть и полиция, и охранное отделение, и, как мне кажется, я у них не в большом фаворе.

Охранка? О! Павел Георгиевич Киреев!

Ты знаешь его?

Лично — нет. Но знаю, что такой в Шивёрске существует и меня он не знает.

Говорят, у него хороший нюх.

Как у всякой собаки-ищейки. Впрочем, не тревожься, Алеша, документы у меня в полном порядке. — Лебедев полез в глубочайший карман своих шаровар и вынул узелком завязанный платочек. — Вот, чем не паспорт?

Не понимаю в этих делах, — разглядывая паспорт, сказал Алексей Антонович. — Как будто все правильно. Но на то ведь и охранка.

Э, на то и щука в море чтобы карась не дремал! — посмеиваясь и завязывая снова паспорт в платочек, сказал Лебедев. — А я вот прямо в пасть к твоему Кирееву полезу.

Зачем?

Не в гости же я сюда приехал! Видишь ли, Алеша… Лебедев вскочил с дивана и, расхаживая по комнате,

стал рассказывать, что его цель — создать рабочие марксистские кружки на строительстве железной дороги. Ведь здесь, в Сибири, совсем-совсем почти пет еще ничего. Глухо. Заговорил о том, что в Петербурге да и вообще по всей России таких кружков уже много, что это очень важно для собирания революционных сил и что образование в свое время в Петербурге «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» очень помогло установить и укрепить связи между отдельными кружками. Удалось организоваино провести большие забастовки и добиться победы рабочих. Было бы очень хорошо, если бы и здесь, в Иркутске или в Томске, создать такой же союз, который потом связал бы все марксистские кружки Сибири…