Илья Дворкин - Взрыв

Говорили, что он моряк, чуть ли не капитан дальнего плавания; шепотом передавали, будто он крепко пострадал за какую-то аварию. А соседка Дарья Кузьминишна, старая, высохшая от извечного, сжигающего ее любопытства сплетница, которую называли «живая газета», сообщала подробности:

— Приехал он, родимый, в свой город, в Феодосию, а в дому — хоть шаром покати. Один чемодан с барахлишком стоит да всякие моряцкие железки никому не нужные, а жены и след простыл. Фьють! Укатила. Не хочу, говорит, с таким жить, с запятнанным. Его, говорит, теперь в заграничные страны ни в жизнь не допустят. А детей у них не было. Вот он один как перст и остался. Очень он теперь, родимый, женщин не обожает, прям-таки, можно сказать, не любит. А даже наоборот.

И еще много чего она говорила. Закатывала остренькие глазки, сокрушенно вздыхала.

А Санька все удивлялся: откуда она может знать?

Через две недели после приезда Сергей Иваныч купил лодку. Лодка была добротная, делали ее знаменитые мастера — батумские греки — из орехового дерева, с гибкими ясеневыми веслами, только очень обшарпанная. Краска облупилась, борта рассохлись и пропускали воду. Прежний хозяин жестоко ее запустил.

Сергей Иваныч вытащил лодку на берег и, сняв китель, закатав рукава тельняшки, целыми днями любовно с нею возился. Конопатил, шпаклевал, красил рыжим суриком.

Санька стеснялся заговорить с ним, хоть и было ему очень одиноко. Он тосковал.

Старые друзья его остались в Ленинграде, а здесь, в южном городе Сухуми, куда он приехал погостить к бабушке, новых еще не завелось.

Санька садился невдалеке, под старым необъятным эвкалиптом, на хрусткие голыши, и часами наблюдал за Сергеем Иванычем. Ему нравилось смотреть, как тот работает.

Сергей Иваныч умел работать красиво. Редкие волосы его взъерошивались, большой нос блестел, а руки удивительно мягко и ловко делали свое дело. Казалось, что стальная конопатка сама по себе четко и сильно вгоняла в пазы туго скрученный жгут пакли, скребок, потрескивая, обнажал коричневую с волнистыми разводами древесину, а широкие кисти ласково оглаживали крутые бока лодки.

Глубоко запавшие серые глаза Сергея Иваныча под кустистыми бровями теплели, он что-то мурлыкал непонятное, а темные руки с узловатыми пальцами безошибочно брали нужный инструмент.

Когда бабушка приходила звать на обед, Санька нехотя отрывался от этого завораживающего зрелища. Торопливо, обжигаясь, ел борщ и снова приходил на берег.

Втайне он мечтал, что когда-нибудь понадобится Сергею Иванычу и тот позовет его, и они вместе будут работать. И вместе молчать. Двое мужчин, молчаливых и умелых.

И однажды это случилось.

Санька подошел ближе, чем обычно. Он устал ждать. И Сергей Иваныч, наверное, почувствовал это. Он медленно разогнулся, весь перемазанный краской, обернулся к Саньке и спросил:

— Тебя Санькой зовут?

— Да, — Санька торопливо кивнул, сердце его дрогнуло и покатилось куда-то вниз, а в груди стало холодно и тесно.

— Вот тебе, Санька, кисть, пройдись еще разок суриком по правому борту.

Сергей Иваныч отвернулся и снова присел на корточки. А Санька стоял, держа в руках испачканную кисть, обалделый от счастья, и что-то горячее щекотало в носу.

Они работали до вечера, не обмолвившись ни словом. Санька от старания высовывал язык, и ему не надо было больше ничего — только вот так сидеть на обкатанных круглых голышах и водить тугой кистью по красному борту, мягко и неторопливо, как Сергей Иваныч.

Лодка получилась как игрушка. Голубые борта лоснились. Узкая красная полоска подчеркивала стремительные обводы. Только названия пока не было. На всех лодках, толпящихся у причала в устье речки, красовались надписи: «Надежда», «Мария», «Ласточка», даже «Букет Абхазии» на неказистой плоскодонке Жорки Тумбулиди.

Подходили рыбаки, неопределенно хмыкали, колупали ногтем новенькие борта. Санька ревниво следил за их лицами, но обветренные, темные, как каленые орехи, они ничего не выражали. Нахальный Жорка походил вокруг, потом спросил:

— Не утонет?

И захихикал. Сергей Иваныч, насвистывая, вытирал руки и даже не обернулся. А Санька сжал кулаки и, густо покраснев, пошел на Жорку.

— Катись-ка в свое корыто! Оно затонуло у причала.

— Это еще что за воша? — обиделся Жорка и щелкнул Саньку по носу.

Сергей Иваныч обернулся и спокойно посмотрел на него. Жорка сразу сник, засуетился и ушел, что-то бормоча.

— Не петушись, старик, — сказал Сергей Иваныч и взъерошил Саньке волосы, — пренебреги.

Бабушка часто гладила Саньку по голове. Обычно он увертывался, вечно торопясь по разным неотложным своим делам. Рука у Сергея Иваныча была шершавая и тяжелая, но от этой неумелой ласки Санька весь напрягся и вытянулся как струна, и неожиданно, будто в первый раз, увидел резкую синь моря, остро пахнущего солью, расплавленную каплю солнца, веселые слепящие блики на ленивых волнах и весь мир — сияющий и радостный.

— Дядя Сережа, а как мы ее назовем? — спросил он.

Сергей Иванович прикурил от окурка новую сигарету, глубоко затянулся, потом сказал:

— Мы назовем ее «Вега».

— А что это такое?

— Это звезда. Это голубая звезда, она самая яркая, — ответил Сергей Иваныч.

В море уходили каждый день. Бывало по-разному — частенько возвращались без рыбы, но иногда ее было столько, что бабушка одаривала всех соседей. Соседи не соглашались брать бесплатно, но Сергей Иваныч о деньгах не хотел слышать. Он говорил:

— Пока у меня есть

Бабушка немножко ревновала, но она видела, что Саньке хорошо с новым соседом, и не противилась.

Особенно славно бывало по вечерам. Мохнатые низкие звезды шевелились на небе, как золотые пауки. А Сергей Иваныч говорил тихо, будто про себя, иногда надолго замолкая. Закуривал очередную сигарету, огонек выхватывал из темноты закрытые глаза и широкий, раздвоенный подбородок. Санька сидел затаившись и видел далекие порты, пылающие электрическими кострами низко у самой воды, и плоские оранжевые острова. Почему-то обязательно оранжевые.

Утренние сборы стали обычными для Саньки. В тот день он, как всегда, сунул в сумку кусок сыра сулгуни и мягкую лепешку — лаваш. Поверх тельняшки натянул старую фланелевую куртку.

Крыльцо было влажным от росы — седым. Через минуту послышался прокуренный кашель Сергея Иваныча, и он показался на соседнем крыльце с плоским фанерным чемоданчиком в руке.

Срезая угол, через пустырь пошли к причалу. Пока Сергей Иваныч возился с замком, Санька принес из сарайчика весла.

Кое-где уже виднелись рыбаки, прикуривали друг у друга, перекликались.

Гулкие утренние звуки носились над водой. Санька мягко оттолкнул лодку, прыгнул на носовую банку.