Олесь Гончар - Твоя заря

Хоть и продвигались по заснеженному полю напрямик, однако не заблудились со своим летчиком среди снегов, не прошли мимо Петропавловки, к тому же и прибыли как раз вовремя. Медсанбат уже свертывал свои палатки, собирался перекочевывать дальше вслед за фронтом,- им просто посчастливилось, что успели застать лекарей на месте. Приняли от них Заболотного в жарко натопленном помещении школы, где валом навалено было раненых, назначенных к эвакуации в тыл.

Врачи, принимая летчика, с первого беглого осмотра оценили, что уход за ним был безукоризненным, а увидев их глиняный гипс, старший из хирургов даже улыбнулся, сказав, что это находчиво, остроумно, следовало бы выписать патент на такое нововведение.

Летчик, улучив момент, подозвал главного хирурга и что-то полушепотом объяснил ему, а когда пришла пора прощаться, обратился к своим спасительницам необычно серьезным тоном, без тени иронии:

- Документ надлежащий вам сейчас выдадут, возьмите, не стесняйтесь, жизнью ведь рисковали...

Софийкина мать поблагодарила, а летчику сказала:

- Не забудь же нас.

- Я вас не забуду,- пообещал он.- И вы меня запомните: Заболотныи Кирилл Петрович, гвардии истребитель, вечный должник ваш...- И раненый даже нахмурился, чтобы не выдать своего волнения.- Веселым запомните...

- Поправляйся,- сухо всхлипнула тетка Василина.

Летчик, обведя взглядом всех троих, задержался погрустневшими глазами на Софийке. Она стояла как ночь.

- Что же тебе, Софийка, оставить па память?

Девушка молчала.

- Не представляю даже,- добавил он, глядя на нее ласково.

- Карточку ту подарите,- вдруг выдохнула девушка, выпрямляясь, готовая, кажется, так и брызнуть слезами.

Имелся в виду тот групповой фотоснимок, который хранился у него в планшете под штурманской картой, уже устаревшей теперь.

- Если уж так она тебе пришлась... Пойдем ради этого даже на нарушение...

Взяв здоровой рукою планшет, Заболотныи протянул его Софийке:

- Бери. С планшетом бери.

- Спасибо.

Девушка взяла, густо зардевшись.

- Фото ни к чему не обязывает,- улыбнулся летчик,- и все же: лучше вспомни и посмотри, чем посмотри и вспомни...

Тетка Василина, видно, была недовольна этой церемонией.

- Карточки дарить,- ворчала она,- это недобрая примета...

- Для нас добрая,- решительно молвила девушка,- Разве нет? - И неожиданно для всех, наклонясь к летчику. быстро, словно обжигаясь, чмокнула его в щеку.

- Вот это по-нашему! - ободряюще заметил хирург, а девушка уже отпрянула прочь от летчика и стремглав ринулась к выходу. Не оглядываясь, сбежала с крылечка школы, навстречу степной пустыне, белым снегам.

Возвращались они домой с легонькими саночками и с непривычной тяжестью на душе.

- Вот и прощай день,- сказала тетка Василина, когда выехали опять на простор.- Валенки совсем расползаются. А по этой расписке нам в сельсовете хоть скидку на налог дадут?..

- Кому что! - вспыхнула от стыда Софийка.- Ну как вы можете?

- А что такого? Разве не заслужили? Сам же сказал, жизнью рисковали...

- Да не в этом дело,- горячилась девушка.- Что спасали - в одном этом уже счастье...

- И правда,- сказала Софийкина мать.- Помогли, и ладно. К тому же не мы одни, всем миром спасали...

Пусть ему доля теперь способствует,- добавила она тихо.

Уже в поле Софийке вспомнилось, как он однажды сказал ей, когда еще называл ее на "вы":

"Вы заметили, Соня, как горе сближает людей? Что радость сближает, это понятно, а вот - что горе..."

Соединило их обоих именно горе, соединило так неожиданно, совершенно случайно. Забудет или нет? Это для Софийки сейчас было самым важным важнейшим изо всего на свете! Он-то дал понять, что не забудет ее, поскольку есть, мол, вещи, которые не забываются никогда, да властен ли каждый из нас над своим чувством? Хоть нет у нее никаких оснований подвергать сомнению правдивость его слов, правдивость каждого его взгляда, прощальной невеселой улыбки, все вроде бы сейчас за то, что разлука эта не будет вечной, по крайней мере, не должна бы она стать такою, и все же, все же!.. Помимо его воли обстоятельства ведь могут сложиться так, что окажется он для тебя в недосягаемости, война же не закончилась, и Заболотныи своего не отлетал, он убежден, что еще не раз взовьется в нобо его "ястребок". Духом парень силен, верит в свое боевое счастье, но это же война, там никто не застрахован... "Пойдешь - не вернешься" - такую пьесу ставили когда-то в депо, а сейчас вот вспомнилось вдруг... Все дальше и дальше он будет от Софийки, от этого богом забытого хуторка, нахлынут другие впечатления, будут иные встречи, и неизвестно, чем душа ответит, когда встретится ему на пути какая-нибудь такая, как эта разбитная зенитчица, которая припадала ему сегодня к груди и прямо разливалась, предлагая спирт для согрева. Кого найдешь, кого забудешь, с кем жизненная дорога сведет тебя - этого никакая гадалка не скажет, а только такая щемящая боль, такая тоскливость терзает душу!.. И эти до самых горизонтов заснеженные степи веют сейчас на Софийку самой опустошенностью, донимают ветром осиротелости, какойто будто арктической холодиной. Хотя и оставил он ей, искорку надежды, исподволь где-то теплится она в груди, то угаснет, то опять зардеется, но сердце знает свое, и ничем тебе не пересилить горечь разлуки.

- Был, да и сплыл,- сказала тетка Василина, когда они остановились под скирдой передохнуть в затишье.

- Точно с родным сыном простилась, - сояналась мать Софийки.

- И не говори,- тетка Василина, склоняясь, всхлипнула в рукавицу.

Станционная башня едва брезжила вдали, кирпич строения холодно краснел в лучах закатного солнца.

Софийка сидела на краешке саней близко от женщин и сквозь мысли слышала, как они беседуют между собой, снова о нем, о Заболотном, для них почему-то имеет значение, что родом он где-то из-за Днепра, из-под Козельска, это не так от них и далеко.

- Помнишь, Оксана, как мы, еще до замужества, туда на ярмарки ездили,уже повеселевшим голосом обращалась тетка Василина к Софийкиной матери.Да как остерегали нас матери, чтоб не засматривались на тамошних парубков... Не выходите, мол, девчата, замуж за Днепр, там у них, в Заднепровье, одни разбойники, вертопрахи, а этот, вишь, каким славным оказался...

Потом женщины опять едва не поспорили между собой, поскольку одной из них показалось, что, когда прощались, на глазах у летчика, ей-же-ей, слеза блеснула, а другая уверяла, что это просто от ветра да от мороза...

- Не из тонкослезых он, а впрочем...

А впрочем, порешили обе на том, что ведь и летчики не из железа, сердце же в груди не каменное...

Белым-бело в их степи, до самого окоема лежат разостланные полотна снегов. Ветер из-за скирды поддувает, слышно, как над ухом звенит обмерзшей соломиной...