Виктор Конецкий - Том 4 Начало конца комедии

— Ну, одного-то можно и потревожить, дорогой товарищ. И с ним вахтенного пошлите. Пускай только рукавицы не забудут взять. Как поняли?

— Вахтенный существует для того, чтобы стоять у трапа. Людей подниму, если вы им сверхурочные заплатите. Как поняли?

— Да вы из какого пароходства?

— Северного. Еще вопросы будут?

— Поднимите капитана! Это капитан «Обнинска» говорит!

— Капитан отдыхает. Он поздно лег, велел не беспокоить. Связь закрываю.

И все это на глазах бельгийского лоцмана, который понимает по-русски больше, нежели показывает (такое всегда выгодно), а он понимает, иначе почему бы он, лягушатник, пробормотал: «Финита ля комедиа»?..

И все это — с «Чернигорода»! Имя-то какое! — так и гудит колоколами древних русских сторожевых монастырей!..

Я машинально поднял бинокль.

Вахтенный штурманец рудовоза вышел на мостик.

В сильном свете палубных огней его лычки на погончиках вспыхивали бенгальскими звездами, а с козырька форменной фуражки лупил по глазам прямо прожектор. Но он-то, подлец, знал, что долго в открытой атмосфере не задержится — он это твердо знал.

А мои оболтусы — я это, конечно, тоже засек, когда они выскакивали на верхнюю палубу швартоваться, — толком не оделись, рассчитывали на короткую работу, на этакий марш-бросок в береговой гальюн в лондонских доках. Не из абстрактного гуманизма требуют от матросов одеваться по сезону. Просто-напросто шевелятся они в замерзшем состоянии еще хуже.

— Разрешите, я объясню этому сукиному сыну, кто он такой? — попросил старпом, враз потеряв свою стеснительность и стыдливость.

— Люди-то у вас, Степан Иванович, полуголые на палубе кукуют, — сказал я, любуясь на здоровенную форменную фигуру вахтенного штурмана «Чернигорода». Подлец стоял, расставив ноги и заложив руки за спину.

— Так я врублю трансляцию еще разок? — попросил старпом.

— Вруби, но только, шер ами, ты все-таки не очень!

Он врубил палубную трансляцию и прокашлялся — от злости у него, вероятно, запершило в глотке.

— Подлая ты фигура! Струве продажная! Ты за шиллинг страуса догони и его под хвост поцелуй! — понеслось в европейской ночи. И еще несколько десятков существительных и прилагательных, ни одного из которых не найдешь даже в словаре Даля.

В ответ рывком усилился ветер, ночь наполнилась летящим снегом, и «Чернигород» исчез из видимости.

Странно наткнуться на огромную, пышную, как шапка гладиолуса, снежинку в Антверпене — всегда почему-то кажется, что зима бывает только в России. Пышные снежинки исчезли, коснувшись корабельного металла или луж на палубе.

Было 04.10. В снеговой тьме неясно угадывались силуэты кранов, стоящих на стенке Альберт-дока. Навалить на них нашими двадцатью двумя тысячами тонн никак уж не следовало — дров там мы наломали бы не меньше чем на двадцать две тысячи долларов. Хода вперед и назад не было. Буксирчики с носа и кормы пока удерживали нас вроде бы на месте, но их тросы звенели струнами под прямыми углами к нашей диаметрали. И было ясно, что тросы лопнут или буксирчики вылезут из кожи — вид у них, во всяком случае, был такой, как у ящерицы, когда ей прищемили сапогом хвост и она мечется в разные стороны, решая, пора или еще нет расставаться с придатком. Лоцман метался с крыла на крыло точь-в-точь как буксирчики. Отдавать якоря было запрещено законом, да и помочь нам они ничем не могли — разверни нас по ветру, и уже с одной смычкой цепи мы оказались бы кормой в портальных кранах подветренного причала. И в то же время пора наставала, как писали в старинных русских морских книгах, «сменить терпеливое ожидание на действо».

— Я попросил послать на причал полицейского, — сказал лоцман. — Он уже выехал. На мотоцикле.

— Полиция-то тут при чем? — спросил я. — Акт составлять, когда мы портальный кран завалим?

— Управление порта находится по традиции в руках городского совета, — начал объяснять лоцман, чтобы отвлечь меня от существа дела. — Совету Антверпена, капитан, подчинены портовая и рейдовая полиция, а также маячная служба и лоцманская…

— Спасибо за информацию, мистер пайлот. Но чем нам один полицейский поможет?

Меня мало интересовала структура их власти.

Толщину корабельных тросов традиционно сравнивают с мужской рукой. Теперь наши руки заметно похудели, а тросы потолстели, потому что выросли пароходы. И сравнить швартовы «Обнинска» возможно разве только с моей ногой. Так вот, в одиночку даже здоровенный, как ящер, полицейский, вместе со своим мотоциклом, такой трос на причал не вытянет и на пал не набросит.

Судно заваливало вправо. И пришлось обрадовать стармеха — работнуть вперед средним, положив руля лево на борт. А так как беда не приходит одна, то я не удивился, когда еще через минуту кормовой буксир намотал на винт какую-то дрянь. Вероятно, работнув своим громадным винтом вперед, мы подняли с грунта не только мазутную слизь, но и какой-нибудь старый трос. Кормовой буксир потерял ход, превратившись в хвост, который болтается за рыбой на ниточке вместо того, чтобы заносить родное тело в сторону, противоположную повороту.

Никогда не думал, что внутри антверпенских доков может разгуляться такой свирепый ветер. Огненный факел горящего газа мгновениями напрочь отрывался от трубы «Шелл» над нами. И отблески от факела метались вокруг судна вместе со снегом.

— Пайлот, отдавайте кормовой буксир! — заорал я. — Мы же теперь вовсе без хода остались! Чего вы медлите?!

— Их разобьет о причал, сэр!

— Ноу, но! Прижмет только. И тогда пускай они… как это по-английски?! как по-английски «выскакивать»… стендап!.. и бегут принимать наши концы! Вы поняли?

— Там полтора человека, сэр! Только капитан и механик, который одновременно работает на гаке, сэр! Капитан не отпустит механика, сэр, в такой ситуации! Я уже запросил другой буксир, сэр!

Занятно: как только его буксир намотал на винт, так бельгийский лоцман с французским уклоном начал называть меня «сэр!». Еще он попытался демонстрировать британский юмор. А это такой юмор, при котором делаешь вид, будто тебе море по колено, хотя у тебя уже не трясутся, а ломаются со страху поджилки. Русский юмор характерен тем, что его используют для рассказа о пережитом страшном, а англо-саксонский — это когда острят в момент опасности.

— Я думаю, нам следует сверить часы, сэр! — сказал мне доковый лоцман. — Чертовски много лишних хлопот, сэр, по поводу разнобоя во времени, сэр, когда сидишь в суде Королевской скамьи в Лондоне, сэр!

— Степан Иванович, советуй: что будем делать?

— Отдавать кормовой и подходить к причалу, а там видно будет, Ник!

— Отдавать кормовой буксир! Право на борт! В корме! Доложите, когда можно будет работать машиной! Мистер пайлот, прикажите носовому буксиру застопорить машину!