Виктор Конецкий - Том 6 Третий лишний

Многие из офицеров и матросов, стоящих в каре вокруг, плакали, не скрывая своих слез…

…Высота острова Торсона-Высокого тысяча метров, сам он маленький, расположен в двадцати милях от крупного острова Завадовского, на который обычно выходят суда, следуя от Монтевидео на Антарктиду. Почти со всех сторон и направлений имеет вид округлого массива; склоны круто обрываются к урезу воды. Вершина острова — гора Хонсон — обычно закрыта облаком дыма. На северном склоне горы Хонсон находится кратер действующего вулкана, извержения которого наблюдались в 1830, 1927, 1930 годах. На экране радара остров виден в дистанции пятьдесят две мили. За исключением нескольких наиболее скалистых участков, покрыт ледниками. Сведений о возможности высадки на берег острова нет. Берега окаймлены многочисленными скалами, над ними образуются буруны.

Уютное, скажу вам, местечко!

Запущены в космос «Союз-32» и «Салют-6».

Человечество на полный ход осваивает околоземное пространство, а вот тут, в тридцати милях, — сама Земля, на которой человек, очевидно, еще не был, — девственные граниты и базальты острова Высокий. На Луне побывали — здесь еще нет! Где логика постепенности? Где спокойная последовательность в поступи человечества?

Цепь клокочущих внутренним огнем островов стоит здесь в дозоре миллионы лет, ожидая нас. Но только белые айсберги разделяют их одиночество в черных туманах и черных ветрах.

Рассказываю ребятам трагическую историю Торсона.

Не вникают и не сопереживают. Или плохо рассказываю, или… что — «или»?

Капитан-наставник реагирует вовсе неожиданно:

— Виктор Викторович, только начало вахты, а вы уже чай пьете, крепкий!

— Так мне не пить, что ли?

— Нет-нет! В чужой монастырь со своим уставом не лезут!

— Так вы в этом монастыре настоятель! — огрызаюсь я, раздраженный невниманием к Торсону.

В ноль часов давление упало до 953 миллибар. На ленте барографа оставалось пространство для самописца только в семь миллибар.

Третий штурман изрекает: «Я подложу бумажку, если перу ехать будет некуда, или можно уже не подкладывать?»

Понятия не имею, как поступать в таких случаях.

Ветер восемь баллов от чистого зюйда. Сильно качает, несмотря на то, что работают стабилизаторы. Так качает, что зашкаливает каретку моей «Эрики» и приходится прекратить печатать эти бесценные строчки.

Надо поспать, надо спать…

Получил радиограмму, отправленную из Москвы еще девятнадцатого — восемь суток тому назад!

Радисты объясняют разными вескими доводами — радионепроходимость, полярные сияния (по наблюдениям с Молодежной) и т. д. Проверить радистов не представляется возможным. Текст жутко перевран. Вместо «привезли» — «привези». Полчаса гадал на кофейной гуще. И так почти каждая РДО. Полярнику эти ошибки обходятся дорого. Каждую описку и непонятность он толкует в плохую сторону. И неделями ждет потом разъяснений. Это уже не миниатюры Райкина на сцене театра, это — Антарктида. А родственники полярника знать не знают законов радиосвязи и порядка составления радиограмм: лепят важную информацию и легкомысленную лапшу вместе…

Из статьи флагманского врача Ю. Гаврилова «Сенсорная депривация»:

«У моряков в длительных рейсах нередко развивается т. н. интерпретационный синдром, характеризующийся болезненным истолкованием происходящих вокруг явлений, в том числе истолкованием радиограмм и писем от близких. Появляются навязчивые мысли и опасения в отношении супружеской неверности, могут развиваться патологические страхи, чувство подавленности и тревоги. Данные симптомы могут появиться даже на 30-е сутки рейса».

Миновали историческое место — тут Беллинсгаузен и Лазарев подошли к материку Антарктида.

Странно быть здесь.

Опять крепчает южный ветер, крепчает зыбь.

В рубке рассказывают известную уже мне историю о том, как в одном морском училище во времена, когда знаменитое кафе на Невском «Норд» переименовали в «Север», на судоводительском факультете образовалось два враждующих племени: «ни-бум-бумы» и «долб-долбы». Вождем «ни-бум-бумов» был парень, способный есть несъедобные вещи. На спор он пережевывал хлястик от шинели или заглатывал шнурки от ботинок, как спагетти. Не очень был умный будущий флотоводец.

А надо заметить, что в те времена на любом экзамене по любому предмету — и в астрономию, и в теорию корабля — обязательно вставляли в билет вопрос: «Кто открыл Антарктиду?» И ответ знали уже салаги подготовительных курсов, но вождь «ни-бум-бумов» и этого не знал. На экзамене по электротехнике попадается ему среди разных сериесных двигателей и генераторов сакраментальное: «Кто открыл Антарктиду?» Вождь завял. Ребята из племени «долб-долбов» хотя и враждовали с «ни-бум-бумами», но подсказывают: «Беллинсгаузен!» Парень недослышал и отвечает: «Мюнхгаузен!» Преподаватель электротехники свой предмет хорошо знал, конечно, и кто Антарктиду открыл — тоже знал, так как сам этот идиотский вопрос в билеты вставлял, — потому страшно обозлился и заорал на вождя «ни-бум-бумов»: «Какое отношение к предмету имеет Мюнхгаузен? Нашли над чем шутки шутить!» И вождь «ни-бум-бумов» месяц не видел города.

И вот ночью в море Дейвиса мужчины значительно старше среднего возраста вспоминают такую ерунду и хохочут так, что пугают волны за бортом.

А вождь «ни-бум-бумов» давно на берегу работает, отец семейства. И забыл, вероятно, что шнурки от ботинок заглатывал, что ребята из «долб-долбов» чуть не довели до шизофрении боцмана шхуны «Учеба», когда шепнули ему, что вождь на пари обязался съесть квадратный метр трюмного брезента. Старик боцман сон потерял, с вождя глаз не спускал. А «долб-долбы» подбрасывали старику боцману еще разные жуткие детали: мол, вождь сливочное масло от утренних паек складывает в коробочку, копит, чтобы потом легче было трюмный брезент проглотить…

Самое занятное, что в этой истории много правды. И в том числе даже несколько драматической, ибо, прежде чем осесть на берегу, вождь «ни-бум-бумов» попал в тяжелую аварию, судно затонуло, несколько человек оказалось на спасательном плотике, но шкерт, крепящий плотик к судну, не отдался, как это положено, а ножа или топора, как это положено, у погибающих тоже не оказалось под рукой. И плотик уходящее в зыби судно неминуемо увлекло бы за собой. А талант грызуна их спас — он в мгновенье ока перегрыз шкерт…

И вот после такой трепотни вдруг вижу жуткий сон. Сперва я чищу селедку и кидаю ее в ванну. Но где-то близко мною зарыт труп. Причем я точно не могу понять: или это я убил человека, или похоронил труп самоубийцы. Все происходит в здании огромного гастронома-супермаркета. Трупный запах. Ужас перед тем, что меня разоблачат, ибо в месте захоронения я потерял свои первые в жизни любовные письма и бланки с решением астрономических задач…