Виктор Конецкий - Дополнительный том. Лети, корабль!

с автором журнала „Звезда“ В. В. Конецким

ХОЛОПОВ:…Итак, рукопись [31] «Сегодняшние заботы» — первоначальное название повести-странствия «Вчерашние заботы». читали четверо: я, Смолян, Николаев и Матвеенко. Мнение читателей едино. Сразу о сути. Ничего не надо дописывать — только сокращать: листов на 9-10, как нам кажется. Замечания не только личные как писателя, редактора, но и по линии Горлита. Мы должны это учитывать. По 1-й главе. Фактически путешествие начинается с Мурманска. Глава воспоминаний перегружена сценой военной гауптвахты. Следует разгрузить, тогда эпизод с поиском винтовки заиграет еще лучше. Поиск винтовки надо оставить. Сразу, заранее прошу вас убрать все места, где говорится про зэков, пограничников, военных на Севере, про оружие всех видов, про место испытания и т. п. В начальной главе важна запевка, поэтому прошу убрать гауптвахту. Вообще о военных. Посмотрите, как у вас не симпатично выглядят все военные в главе „ДОСААФ“. Цитирую: „Железобетонное лицо флотоводца превратилось в ласковый студень“…

КОНЕЦКИЙ: Я военных люблю. Это все великолепные ребята, очень крупные специалисты. Если надо, они покажут экстра-класс в работе!

ХОЛОПОВ: Тогда зачем рисовать их всех сатирическими красками? Все сцены с военными надо тщательно выверить, снять упоминание о ракетах, об учениях и т. п. Теперь о натурализме многих сцен. Тут явные пережимы: ребенок в туалете, Анна Саввишна высовывается в иллюминатор, блевотина в медпункте корабля, все эти разговоры про „переспать с буфетчицей“ и т. п.

КОНЕЦКИЙ: Можете считать, что все это уже убрано. Тут сказывается дневник.

ХОЛОПОВ: О Симонове и писателях вообще. Всех, кроме Симонова, следовало бы вообще не упоминать. И Тихонова — тоже. Эпизод с Симоновым дать тактичнее, сократить… О путешествии вообще: оно длинно, следует ужать… Сокращать надо не механически, по-писательски, творчески… теперь замечания по 2-й части… Много вытрезвителей: надо выбрать главное, остальное — убрать. Эпизод со Стасом смягчить, лишнее — убрать. Много технических деталей плавания — отобрать самое главное… Главу в Певеке — решительно сократить: блевотину, милицию, пограничников и т. п.

КОНЕЦКИЙ: Согласен.

ХОЛОПОВ: Сейчас много пишут о Севере в мажорных тонах. Нельзя ли развить в путешествии какие-то подобные моменты? Пусть сохранится реализм, но вдруг какая-нибудь деталь, эпизод, пусть мелочь, говорящая о переменах.

КОНЕЦКИЙ: Это у меня и так есть…

Вел протокол Г. Николаев. 1978 г. [32] «Вчерашние заботы» были опубликованы в журнале «Звезда» (1979, № 5–7).

Телефон звонит: „Вы уже слышали, что на последнем капитанском часе не аварии и происшествия разбирали, а вас?“ „Нет, еще не слышал“. „Всеобщее возмущение в пароходстве. Сочиняют коллективное письмо Михалкову, в „Литературку“ и еще куда-то, требуют, чтобы вы покинули наши ряды, что вы использовали знание флота, чтобы показать на весь свет наше грязное белье…“ „Кто организатор?“ „Кажется доцент-капитан Таратынов. Его жена в газете корреспондентом работает. А начальник пароходства говорит, что на него давят сверху, снизу и с боков. Требуют, чтобы вы техминимум им на капитана сдавали, если дублером плаваете. Они вам такой минимум закатят, что никакого максимума не хватит…“ „Ясно. Спасибо“. Телефон звонит: „Викторыч, мы тут посовещались. Драпать тебе надо из пароходства. Такой самум Фомичи подняли!“. Наутро 15.11.79. в 11.00 подаю Мочалову Б. П. заявление об увольнении по собственному желанию ввиду невозможности сочетать литературную работу с плаванием на судах БМП. Надменный и хамоватый Мочалов (прошлый раз и сесть мне не предложил) вдруг любезен. Просит подождать, пока он кончит разговор, т. е. не сразу подмахивает заявление — пообщаться хочет. Разговор у него мрачный. Смыло какого-то бедолагу третьего механика с какого-то парохода, но трупа нет и по закону считается он пропавшим без вести. И будет считаться еще полгода, хотя до ближайшего берега было восемьдесят миль ноябрьской воды Бискайского залива. Через полгода, объясняет начальник кадров флота, семья погибшего сможет подать в суд на предмет установления факта смерти и после этого уже начинать хлопоты о пенсии. Хорошенькая преамбула к нашей беседе…

Одним из самых ярких авторов, „пишущих золотом по мрамору“, был Виктор Викторович Конецкий. Не берусь утверждать точно, когда это произошло, но, пожалуй, где-то летом 1977 года во время его сухопутной паузы между странствиями по морям-океанам. Мы готовили первые номера будущего года, и я уже знал, что в работе находится новая повесть Конецкого, — ответственные рукописи обычно редактировал сам Смолян.

И вот, как-то поутру, едва мы собрались в редакции, к нам, в комнату отдела прозы на четвертом этаже, ввалился, резко распахнув дверь, человек с пухлой папкой в руках. Он был явно раздражен и не скрывал этого. Подойдя ближе, он швырнул папку на стол, за которым я сидел, и спросил, ни к кому не обращаясь: „Где этот ваш Смолян?“ Кроме меня, в комнате находились работники редакции Корнелия Михайловна Матвеенко и Адольф Урбан, а также автор „Звезды“ Михаил Панин, зашедший по своим делам. Корнелия Михайловна спокойно и даже как-то ласково обратилась к вошедшему: „Виктор Викторович, присядьте, пожалуйста. Смолян здесь, сейчас я его приглашу“. И вышла. Конецкий, а это был он, как тигр в клетке, принялся ходить взад-вперед по комнате, желваки на его закаленном морскими ветрами лице так и дергались вверх-вниз, словно он жевал жвачку. Появился Смолян. Между ними произошел короткий, но весьма жаркий диалог. Передать его не берусь, помню лишь, что Конецкий в запале схватил со стола графин с водой и замахнулся на Смоляна — вода хлынула из графина на рукописи, на самого Конецкого. Мы трое — Урбан, Панин и я — навалились на Конецкого, отобрали графин, усадили в кресло. Корнелия Михайловна увела в кабинет трясущегося от негодования Смоляна. Позднее, когда мы четверо, с Конецким во главе, бросили якорь в рюмочной на Пестеля, угол Литейного (кто из литераторов не знает этого богоугодного заведения!), выяснилось, что Виктора Викторовича взбесили именно эти деликатные, как бы альтернативные надписи над его текстом, сделанные тонким карандашиком Смоляна. Коньяк быстро сделал свое миротворческое дело, и Конецкий уже смеялся вместе с нами над собой и всей этой нелепой историей. Казалось, инцидент был исчерпан, оставалось извиниться перед обиженным Смоляном, но не тут-то было…