Григорий Ходжер - Амур широкий

— Эх, Хорхой, слишком ты грамотный стал.

— Не такой, конечно, как ты, но ничего; понимаем.

— Ничего ты не понимаешь! Дурак! А еще председатель сельсовета.

— Что председатель? Что председатель? Ругаешь советскую власть? Недоволен? Ты осторожнее, брат, предупреждаю тебя. Газеты читаешь, знаешь, как с врагами народа…

Придет время, и Хорхоя подправят, в этом Кирка не сомневался. Не из-за него он собирался покидать Нярги — замучили его старики и родственники из-за священного жбана, который он вывез из Хулусэна и отправил в Ленинград.

— Не обращай на них внимания, — советовала Каролина Федоровна, — покричат, поругают и скоро забудут.

Кирка соглашался с учительницей, она права, жизнь так стремительно бежит, что скоро все забудут об этом проклятом жбане. Другие интересные дела захлестнут людей. Но как Кирке быть с Мимой, с первой любовью, с ее дочерью? Как глядеть в глаза своей бывшей жене Исоаке? По-прежнему его беспокоят красивые глаза Мимы, каждый раз при встрече с ней он чувствует, как начинает учащенно биться сердце. Заметив ее издали, он обходит ее стороной. Обходит он и Исоаку. Но сколько это может продолжаться? Ему же жить в Нярги, встречаться с ними каждый день, с первой любовью и первым позором. Как ему быть, не лучше ли уехать из родного села?

— Правда, уедешь? — спрашивала Каролина Федоровна. — Куда, в какое село? Из-за Исоаки бежишь? Ну, сознайся, мы же друзья, Кирка.

Кирка знал, что его отношения с молодой учительницей уже не были просто дружбой. Если бы не Каролина, то он давно уже покинул бы Нярги.

И Каролина знала, что пришла к ней большая любовь. С тех пор как Кирка вернулся в родной дом, встречаются они ежедневно, но признаться в своих чувствах не решаются. Все село знает об их встречах…

— Нанайку не может найти, что ли? — говорили одни.

— Там, в городе, к русским привык, зачем ему нанайка?

— Молодец Кирка! Такую красавицу в сетку запутал.

Каролина другое выслушивала от матери.

— Так кто же будут внуки, нанайцы? — спрашивала Фекла Ивановна.

— Может, нанайцы, а чем плохо?

— Плосконосые будут?

— Средний нос будет, ведь у меня острый. Тебя только нос беспокоит?

— Свой, русский-то человек привычнее.

— Перестань, мама, может, и русский будет у тебя зять, мы ведь ничего не знаем, мы с Киркой просто дружим.

— Чего мать-то обманываешь, не вижу, что ли? Моряков, командиров раньше приветливо встречала, а сейчас?

— А сейчас некогда, вон сколько работы в школе. К первому сентября школа должна быть готова, сама белю, крашу.

Каролина уставала за день в школе, но как только наступали сумерки, позабыв об усталости, шла на свидание.

— Медпункт почти готов, побелили уже, видела сама, — говорила она Кирке. — Кто хозяином будет?

Кирка молчал.

— Ты все еще не решился? Нерешительный ты.

— Если бы мне помогал Хорхой…

«Я тебе помогу, милый, любовь тебе поможет!» — хотелось крикнуть Каролине, но она сказала:

— Он мне помогает, дед твой помогает, обещают пристроить один класс в будущем году, потому что, я думаю, скоро семилетка будет в нашем селе.

— И ты останешься здесь?

— Останусь, мне здесь очень нравится. «И я останусь! Милая Карочка, останусь!» — Кара… Что мне делать? Хочу здесь работать, но сама знаешь…

— Знаю.

— Нет, не знаешь, ты ничего не знаешь… — Кирка почувствовал удушье, будто собирался прыгнуть в воду с высокой баржи или с рубки катера.

— Знаю. Из-за жбана и из-за бывшей жены Исоаки, но это глупо…

— Карочка, я тебя люблю, я потому не уезжаю, но ты еще не все знаешь…

Кирка замолчал. Молчала и Каролина.

— Я тебе все скажу, не могу больше молчать. Потом уеду.

— Ты скажи и останься. Или лучше я скажу за тебя. Ты был совсем молодой, пришла к тебе первая любовь, ты полюбил девушку, зовут ее Мима.

Кирка схватил руку Каролины, притянул ее к себе и охрипшим голосом спросил:

— Откуда тебе это известно?

— Стойбище Нярги маленькое, все, что происходило в одном конце, знали в другом. Ты думаешь, люди не знали про вашу любовь? Разве женщины не могли подсчитать, когда Мима вышла замуж и когда родила дочь? Когда тебя женили на тете, думаешь, не жалели тебя люди? Ты же был такой несчастный…

Кирка словно прыгнул в воду, ушел глубоко и стал задыхаться, будто и на самом деле тонул.

— Давно все знаешь?

— Женщины все мои подруги, даже Мима…

Он, кажется, всплыл на поверхность, вдохнул полной грудью свежий, ароматный воздух.

— Я люблю тебя, Карочка, люблю!

— Не уедешь?

— Нет! Никуда я не уеду, я всегда буду здесь жить!

Он крепко обнял ее, отыскал ее губы, и сердце его бешено забилось.

— Я тоже, Кирка, остаюсь… Я тоже… очень… — шептала Каролина.

На следующее утро Кирка сам разыскал Холгитона и потребовал, чтобы тот немедленно завершал работу на медпункте, будто старик на самом деле являлся бригадиром. Потом позвонил в райздрав и тут же выехал в Троицкое за медикаментами. Возвратился он после выезда рыбаков на кетовую путину, когда начались занятия в школе. Медпункт был готов, в углу, как он велел, стоял шкаф для медикаментов и приборов, возле него стол, топчан.

— Как, доволен, все правильно сделал? — допытывался Холгитон, разглядывая пробирки и нюхая каждую бутылку с жидкостью. — Напугал ты меня в то утро. Скорей да скорей, думаю, с чего это он? Молчал, молчал — и вдруг скорей. Работать, наверно, захотелось, да? Соскучился по делу? Знакомые лекарства, по запаху чую, я у Косты-доктора все лекарства перенюхал. Что-то у тебя совсем мало ножей, всяких щипцов, пилы даже нет. У Косты все, все есть.

— Он, дака, хирург, большой доктор.

— Верно, большой доктор. Это что за лекарство, нэку? Очень хорошо пахнет!

Холгитон держал в руке бутыль с медицинским спиртом. Кирка усмехнулся, он еще в Троицком приклеил к бутыли бумажку с изображением черепа и костей, что, по его мнению, должно было отпугнуть желающих выпить.

— Это лекарство на спирту настоено.

— А, потому знакомый запах. Внутрь нельзя принимать?

— Сам видишь бумажку, смерть нарисована.

Старик с отвращением оттолкнул бутыль. Кирка отвернулся к окну, чтобы старик не заметил его улыбки, и увидел трех мальчишек, подходивших к медпункту. Все они были в ссадинах, в крови. «Опять, черти, дрались», — подумал он.

— С кем сегодня дрались, с рыббазовскими или с корейцами? — спросил он строго, когда мальчишки неуверенно переступили порог медпункта.

— Опять дрались! — набросился на них Холгитон. — Чего вы делите, из-за чего деретесь? Всю жизнь мы рядом живем с русскими, не дрались еще, а вы каждый день деретесь. Чего молчите? Опять камнями кидались?

— Они первые, — промолвил один из драчунов.

— Всегда они виноваты, а вы нет! Какие вы нанай, если камнями встречаете гостей? Они из другого села, они пришли к вам, ваши пости.