Григорий Ходжер - Амур широкий

Да, Пиапон давно знал силу слова великого шамана, стоит ему сказать людям — не вступайте в колхоз, никто не осмелится ослушаться, и будет Пиапону только лишняя морока.

— Привезу, — пообещал он.

На следующий день он вернулся в Нярги, а вечером все жители стойбища молились жбану, просили счастья и удачи будущему колхозу. Пиапон не стал во время молитвы уговаривать охотников записываться в колхоз, но когда молодежь отвезла святыню в Хулусэн, он пришел на стройку к Холгитону.

— Так всегда будет? — спросил его Холгитон.

— Что? — не понял Пиапон.

— Священный жбан будем привозить и отвозить?

— А зачем нам его держать?

— Лучше бы здесь держать. Ты же знаешь, как я верю в эндури, в мио, в ваш жбан. Теперь мно у меня не стало, было бы хорошо, если бы жбан был рядом…

— Ты что, передумал идти в колхоз?

— Жбан колхозный или нет? Если колхозный, то пусть останется у нас.

Пиапон сплюнул под ноги на горячий песок и со злостью растер ногой.

— Не злись, я передумал, не пойду в колхоз, — примирительно проговорил Холгитон.

— На старости лет ты стал хуже болтливой женщины! Слово свое не держишь.

— У меня свой колхоз, зачем мне идти в общий? Сердись не сердись, не пойду.

— Хорошо, не иди! Без тебя обойдемся. Но отсюда тебе придется уходить.

— Почему? Куда уходить? — в глазах старика заметалась тревога.

— Потому, что это колхозная земля, здесь будут жить только колхозники.

— А кто не в колхозе, тем на небо переселиться?

— Куда хотите! В колхозных реках, озерах не будете ловить рыбу. В колхозной тайге не будете охотиться.

Пиапон все это придумал сию минуту и был доволен выдумкой, он видел, как встревожились охотники, обступившие его.

— Все! Думайте, пока не поздно!

Он резко поднялся и пошел в сельсовет.

— Обожди! Отец Миры, обожди, растолкуй! — закричали ему вслед, но он даже не обернулся. Только успел он сесть за председательским столом, как ворвались в контору строители. Все были возбуждены, это Пиапон видел по глазам.

— Сказал я, думайте! — бросил он резко.

— Ты разъясни, отец Миры, — попросил Холгитон.

— Чего разъяснять? Сам не можешь догадаться? В Болони колхоз будет, в Джуене, в Туссере, в Малмыже, и каждый будет ловить возле дома. Значит, реки, озера, тайга будут поделены между колхозами. Чего тут непонятного? Кто не в колхозе — не разрешим на своих участках рыбачить и охотиться!

— Что, так советская власть говорит?

— Советская власть тебя уговаривает как человека вступить в колхоз! Тянет тебя за косу в колхоз…

Охотники замолчали; никогда еще не видали они таким сердитым Пиапона. Значит, это не пустяковое дело — колхоз. Но как отдать лошадь, о которой столько мечтал, которую купил за счет многих лишений. В колхозе она будет считаться твоей, но ее будут запрягать чужие, будут хлестать, вовремя не напоят, досыта не накормят. Как отдать? Отдать дочь в чужую семью не бывает так жалко, потому что ее там тоже будут любить и ласкать. А твою лошадь в колхозе никто не пожалеет.

Строители сидели на корточках, подпирая мокрыми спинами стены, и думали. У Холгитона своя боль. Десять лет он вязал себе невод. Каждое лето рубил коноплю, готовил нити, и зимой на охоте в пуржливые дни вязал невод. Получился крепкий невод. Веревки крепкие, грузила красивые, а поплавки из коры бархатного дерева — загляденье. Нынче осенью впервые думал половить этим неводом кету, а потом продубить его. Теперь что? В колхоз отдавать? Лошадь он отдаст, лошадь ему нисколько не жалко, но как невод отдать? Десять лет он готовил его! Не может он отдать его, поэтому не может вступить в колхоз. Ну пойми ты, Пиапон, железный Совет!

Холгитон, не поднимая головы, пыхтел трубкой и потел. Жалко невода, очень жалко. Но что делать, если не разрешат рыбу ловить? Не пустят на колхозный Амур — и все. Они уже и Амур поделили между собой. На озеро не пустят, на протоки не пустят, как жить без рыбы? Выкручивался, выкручивался он, зацепился было за священный жбан, надеялся, что Заксоры не отдадут его в колхоз, но ничего не вышло. Теперь уже никак не отвертеться, потому что без мяса и рыбы нанай не проживет.

— Может, какое место отдадут? — нерешительно спросил Холгитон.

— Все места советские, значит, колхозные, — отрезал Пиапон.

И опять тишина. Всем тяжело, все потеют от тягостных дум. Один Пиапон ликует, глядя на опущенные головы. Как вовремя пришла эта мысль в голову! Здорово придумал!

— Везде колхозы будут, и в верховьях и в низовьях Амура?

— Всюду, на всей земле колхозы будут, потому что повсюду за тайгой и за морем будет советская власть.

Пиапон торжествовал и мог сейчас вдохновенно придумывать, что угодно. Но то, что он сказал, своими ушами слышал в Хабаровске. Большие всезнающие дянгианы там говорили: «Мировая революция победит на всей земле!» Когда-нибудь да советская власть установится на всей земле, потому что она народная власть, в этом теперь убедились все.

— Думайте, думайте, богачи! — сказал Пиапон.

— Кто богачи? Мы, что ли?

— Вы! Богатому, как Американ, нечего в колхозе делать, потому он не идет в колхоз и людей своего рода не пускает. А те слушаются, потому что все его должники. Что, не слышали разве об этом? Отец Нипо, ты тоже не слышал о проделках нашего друга?

— Какой он мне друг! — закричал Холгитон. — Хунхуз он, друг хунхузов. Нашел друга!

— Он не идет в колхоз, и ты не идешь.

Холгитон поднял голову, подслеповато уставился на Пиапона, поплямкал губами.

— Ты не сравнивай меня с этой росомахой! — проговорил он обиженно. — У меня одна только драгоценность — невод. Десять лет вязал, все знаете. Если пообещаете хорошо с ним обращаться, я отдам его, потом запишете меня в колхоз. Ты, отец Миры, сильно обидел меня, зачем сравнил с хунхузом? Зачем? Я бы и так пошел в колхоз, пропала бы жалость к неводу — пошел. А ты обидел. Хоть собакой назови, не обижусь, но с Американом не сравнивай!

Пиапону стало жаль старика, он начал его успокаивать. Другие молчали, потом один за другим заявили, что тоже записываются в колхоз. В этот день охотники отправились заготовлять тальник, чтобы построить колхозный склад для неводов и сетей и общую конюшню.

Вечером к Пиапону зашел старший брат — Полокто.

— Скажи, отец Миры, — спросил он, — могут в колхоз войти мои дети, а я остаться сам собой?

— Как сам собой? — не понял Пиапон. — Ну, не в колхозе. Хочу самостоятельно пожить. Слышал, будто нельзя ловить мне рыбу в колхозных водах, но, думаю, проживу как-нибудь.

— Трех жен как-нибудь не прокормишь!

— Ты опять о моих женах. Хорошо, пусть они тоже идут в колхоз.

— И тебя кормят рыбой?

— Ох и злой ты человек, брат. Не можешь слова сказать, чтобы не обидеть.

— Я правду сказал, а правда колет иногда сильно.