Александр Аросев - Большие пожары

— Вот, тов. Мишин, телеграмма, — сказал Куковеров, подавая начальнику ЗУРа шифр, — в Москве чрезвычайно серьезно смотрят на златогорские пожары. Поворот к этому делу произошел недавно, — причиной была одна заметочка в нью-йоркской газете.

— Что именно?

— Покуда я принужден молчать. Так вот, следствие по этому делу поручено мне, и вы, и весь следственный аппарат передаетесь в мое распоряжение.

Собрав складки лба, Мишин прочел шифр. Холодные глаза его скользнули на секунду по лицу Куковерова. Он коротко кивнул:

— Хорошо. Ваши распоряжения?

Куковеров вынул блок-нот:

— Приняты меры к разысканию Петьки-Козыря и Андрея Варнавина?

— Приняты. Их ищут на Стругалевке. Посланы телеграммы на все железнодорожные узлы.

— Был обыск в трактире «Венеция»?

— Был. Обыскана сверху донизу комната, которую занимала Ленка-Вздох. Есть данные, что за час до обыска туда проник кто-то через подполье, отодрав половицу. Ни белья, ни дела № 1057 не обнаружено.

— Слежка за домом Пантелеймона Кулакова продолжается, я надеюсь?

— Да. Ничего нового. В вечер, когда была подожжена баржа, Кулаков скрылся. Домашние его, видимо, не посвящены в дело. Передачи между ними и Кулаковым нет. Мы допросили цыган из табора, где, по нашим сведениям, кутил Кулаков, допрошены официанты в ресторанах и загородных садах. Обнаружилось, что никаких кутежей у Кулакова не было. Правда, он занимал кабинеты, спрашивал вино, иногда звал хор… Но все это были ширмы. Кутежей не было. Под видом гостей приходили люди, с которыми он совещался.

— Очень ценные данные, — сказал Куковеров задумчиво, — очень ценные. Я так и предполагал, что кутежей не было. Был страх, вечный страх у этого человека, доходящий до паники. Хорошо. Что Варвий Мигунов?

— Выпущен из больницы под домашнее наблюдение. Все попытки пробудить в нем память ни к чему не привели.

— Иван Кулаков?

— Безнадежен. Он содержался в отдельной палате, и, видимо, по ночам с ним что-то делали. Служители рассказывают, что каждый раз под утро на него приходилось надевать смирительную рубашку, — так он кричал и бился. Его мозг совершенно помрачен. Когда мы допрашивали больничный персонал, выяснилось, что, кроме старшего врача, сообщника поджигателей, была еще приходящая сестра. Она три раза в неделю оставалась на ночь с Кулаковым. В день убийства врача она скрылась.

— Старуха, с большим носом?

— О носе сведений нет, — Мишин улыбнулся, — но старая, 63 года, Марья Митрофановна Брыкина по документам.

— Превосходно, превосходно, — Куковеров шибко потер руки, — Брыкина, она же…

Мишин, как кот на мышь, уставился на Куковерова, готовый проглотить это «она же». Но Куковеров захлопнул блок-нот, куда записывал сведения. Закурил. Взял телефонную трубку. Жуя папироску, нетерпеливо сморщился:

— Пожалуйста (номер). Благодарю… Княгиня? Это я, Куковеров. Прошу извиниться за меня перед Струком, — я опоздаю на час. По его же делу. Кстати, передайте, что вышла неприятность. Мне сообщили в «Бельвю», что внезапно арестована мисс Элита… Что? Барышня, нас разъединили…

Усмехаясь, он положил трубку. Встал.

— Еду в Допр к мисс Элите. Попробуем поговорить. Но я начинаю опасаться, что поторопился с ее арестом. Этого, именно, им было и нужно, чтобы Элита раскаялась и наивно откровенничала со следователем.

В высокое окошечко тюремной камеры бил солнечный луч. Элита, лежа на койке, на животе, подперев кулачками щеки, глядела на луч, где плясали пылинки.

Когда загремел дверной засов и в камеру вошел Куковеров, приятно улыбаясь, Элита не пошевелилась, покосилась. Он сел на табурет и тоже принялся разглядывать пылинки. После долгого молчания Элита спросила настороженно:

— Ну?

— Мисс Элита, я пришел за двумя, тремя сведениями, чисто техническими… Вы не откажетесь… Хотя…

Элита сказала:

— Вы подозреваете меня чорт знает в чем, я знаю. Я Берлоге, чудному моему Берлоге, сказала и вам повторяю: конечно, виновата, не скрываю… Сама в руки далась… Втянули в какую-то кошмарную историю… Обещали миллионы, удочеряли… И всякая на моем бы месте на это пошла: старому чорту жить недолго. Конечно, я не дура, понимаю, — хорош отец, сладострастник, слюнявый… Ну, тем лучше, скорее ноги протянет… И вот, пожалуйте, тюрьма… Не забывайте, все-таки, я — американская подданная… Чем я, в самом деле, виновата… что я о многом догадывалась…

Элита чуточку перевела дыхание, словно ожидая, что Куковеров сейчас же подхватит: «А о чем, мол, вы догадывались?» Но он продолжал глядеть на пылинки в луче. Тогда она сердито вытащила откуда-то из-под себя носовой платок, притомпонила им хорошенький носик.

— Зарезать меня хотели, как овцу, — не удалось. Я знаю, у меня здесь один есть друг… душечка моя, Берлога. — Она хныкнула и опять покосилась. — А махинации старого чорта очень просто открываются. Он хочет взять в Москве концессию на постройку небоскребов, — первым делом в Златогорске… И к нему обратилась шайка — Петька-Козырь, Ленка-Вздох, ну, словом, компания из Стругалевки. И они стали грозиться, что сожгут его особняк, потому что они отчаянные хулиганы… И он дал им денег, чтобы они не жгли. А они так поняли, что можно кругом все жечь и грабить, и за это их наградят…

«Ох, ловка девчонка, — думал Куковеров, и сердце его прыгало от радости, — притворяется дурой и как осторожно топит Струка, красота!.. Ну-ка, теперь — вопросик»…

— Мисс Струк, я все же не могу поверить, чтобы мистер Струк сознательно поддерживал эту шайку… Такой почтенный господин…

— А что вы думали, — конечно, мошенник, но на редкость осторожный…

«Топит, топит, значит, старик, видимо, не виновен», — отмечал Куковеров.

— Скажите, мисс Струк, насколько известно, американские предприятия мистера Струка ликвидированы, превращены в капитал и находятся в одном из американских банков. В Россию переведена сравнительно небольшая наличность? (Элита посмотрела на него темными глазами, не ответила, пожала плечом)… Скажем проще: вам желательно как можно скорее вступить в наследство капиталом приемного отца?..

— Да… (настороженно, затем простодушно). А что вы думали, я какая-нибудь идеалистка?..

— Скажите, мисс, когда у вас в особняке был Берлога, вы, кажется, воткнули ему в петлицу лиловый цветок с очень сильным запахом. Был такой факт?

— Не помню… Мало ли я кому дарю цветы…

— Не вспомните название этого цветка? Не была ли это тропическая орхидея, так называемая «Ночная смерть», не знаю, как по-латыни… Не удивляйтесь, что я спрашиваю. Я сам большой любитель…

— Слушайте, — сказала Элита, — что вы дурака валяете!.. Ведь все равно — ничего не скажу. Ни на одном вопросе меня не собьете.