Юрий Теплов - Второй вариант

Напутствуя в поездку, Давлетов посоветовал Савину обратить внимание на опыт организации социалистического соревнования в карьере. Но никакого соревнования Савин пока не замечал. Видел только работу и ощущал ее лихорадочный темп.

Он старался держаться хоть и не рядом с Коротеевым, но поближе к нему, чтоб вникнуть, разобраться, где ж все-таки этот непонятный опыт лучшего землеройного комплекса. Наверное, тот заметил, что Савин мается, потому что сам после очередного разговора-накрутки с начальником смены подошел к нему:

— Ну как, Савин-друг? Весело работаем?

— Не понял еще, — честно признался он.

— Весело, весело, — заверил Коротеев. — Спрашивай, что надо.

— Даже не знаю, о чем спрашивать.

— Во-первых, отметь, что у меня в роте одиннадцать человек — ударники коммунистического труда. Во-вторых, высокий энтузиазм личного состава. Про него тебе лучше замполит расскажет — не буду у человека хлеб отымать...

— Ванадий Федорович, а как вы организуете соревнование среди механизаторов? — спросил Савин.

— Как положено. Я тебе дам прошлогоднюю газетку, там корреспондент описал про нас все как надо.

— Как надо или как есть?

— Ты чего? — Коротеев удивленно уставился на Савина. — Тебя за опытом прислали или блох выискивать?

— Зачем? Просто хочу понять...

— Чтобы понять, надо по стройкам с мое покрутиться, с тайгой побороться. Да не в штабе сидеть, а на трассе... Ну-ну, не обижайся. Я уже слыхал, что ты головастый мужик.

Савин внутренне поежился от этих слов, почувствовал приятность и досаду одновременно, не нашелся, что ответить, и подобрался, поджался, как пружина.

— Ты думаешь, мне легко кубики давать? — продолжал Коротеев. — Нет, Савин-друг, трудно. До белых колючек в глазах трудно. Вон погляди на этих красавцев! — Он показал на подножие крутого берега, где вразброс стояли шесть безмолвных «Магирусов» — самосвалов. — Шибко нежные создания, Савин-друг. Хуже баб, как сказал бы Сверяба. На всех тормозные камеры полетели. Разве эти машины для бамовских дорог? Им по асфальту кататься, а не по вечной мерзлоте.

— А если и на других тормозные камеры откажут, чем работать будете?

— В том-то и беда. Одна надежда на заразу Сверябу. Этот все равно что-нибудь придумает. Дерьмо человек, а механик золотой.

— Зачем вы так про него?

Коротеев поджал подкрашенные земляной чернотой губы.

— Не обращай внимания, Савин-друг. Все мы в чем-то дерьмо. Один больше, другой меньше. Просто у Сверябы язык колючий.

— Правдивый язык, Ванадий Федорович.

— Ладно, не будем. Опять вон трос полетел.

Коротеев крупно зашагал к дальнему экскаватору, Савин заторопился следом. Не оборачиваясь, ротный бросал на ходу, видимо, привычное и давно наболевшее:

— Сволочь эта вечная мерзлота. Тросы рвет. Зубья ковшей ломает. А где их брать? В заначке — ни шиша! На складах — шаром покати!.. Ну, чего торчишь, как пень? — крикнул он вылезшему из кабины экскаваторщику. — Вяжи трос!

— Куда вязать? — хмуро ответил тот. — Вязаный-перевязаный. Петля-то кончилась.

— Раньше о чем думал?

— Я же вам докладывал.

— Меньше докладывай, больше мозгами шевели! Небось у Кафарова трос не рвется!

— Ну да, если вы ему два запасных дали: он же маяк!

— Хурцилава! — закричал Коротеев, призывая начальника смены. А тот уже и сам мчался к ротному, высокий, стройный, с планшеткой на бедре.

— Вот офицер! — сказал Коротеев Савину. — Я его называю «лейтенант быстрого реагирования». Хоть сейчас на повышение. Только жалко в чужие руки отдавать... Ты его обязательно отметь, когда будешь листовку писать.

Лейтенант подбежал к ротному, лихо вскинул руку к козырьку.

— Вот что, Хурцилава. Хватай тягач и лети к Синицыну! Проси, уговаривай, обещай что угодно от моего имени, но выцыгань трос. А заодно хотя бы одну тормозную камеру для «Магируса». Даю ему головной блок для бурильного станка. Им сейчас без него — зарез: на скале работают.

— А если не даст?

— Значит, ты — не Хурцилава.

— А вдруг нет у него?

— У этого жмота все есть. Не вздумай без троса вернуться!

— Есть, не возвращаться без троса!

Савин вслушивался в разговор, и что-то тяжко ему становилось. Почувствовал себя маленьким и беспомощным, не умеющим ни вмешаться в ход событий, ни изменить их. От этой беспомощности тихо нарождалась злость на самого себя и на Коротеева. Мгновенно вдруг возникшая неприязнь к нему теснила прежнее восхищение неистовым ротным.

А над рекой вовсю пылало полуденное солнце. Река под ним выглядела стеклянной, и там, где она налетала на валуны, стекло дробилось на тысячи осколков. Река была сама по себе, бежала на юг, торопясь миновать взрытые берега. Сам по себе жил и карьер, подчиняясь распоряжениям и жестам худющего, кадыкастого человека.

К складскому навесу на яру подогнали гусеничный тягач тяжелый, именуемый для краткости ГТТ. Коротеев уже распоряжался там погрузкой головного блока для обмена. Савин успел туда перед самой отправкой. Сказал ротному:

— С вашего разрешения, Ванадий Федорович, я тоже поеду к Синицыну.

— Слушай, Савин-друг, это же идея! Вот спасибо за помощь. Ты от имени Давлетова действуй, тогда он не откажет. Слышь, Хурцилава, головной блок сразу Синицыну не показывай. С тобой авторитетный человек едет, просите два троса. А насчет своего задания, Савин-друг, не беспокойся. Вечером тебе прямо в вагончик замполит привезет и газетку, и всю цифирь помесячно и поквартально.

— Товарищ капитан, — прервал его Хурцилава. — Оглянитесь. Чтоб я никогда не увидел гор, если это не Паук пожаловал.

— Он, черти бы его взяли! Совсем не вовремя.

От безработных «Магирусов» краем наезженной колей спускался к реке невысокий полный человек в штормовке.

— Ключ от сейфа, Хурцилава, быстро! — шепотом приказал Коротеев.

— Я же весь остаток к вам в вагончик перенес, товарищ капитан.

— Склероз, Хурцилава... И ты, видишь, не вовремя уезжаешь. Ну да ладно. Езжайте, а я пошел...

Еще до того, как тоненько взвизгнул пускач, Савин услышал голос Коротеева:

— Лев Борисович! Сколько лет, сколько зим...

— Кто это? — спросил Савин Хурцилаву.

— Из Чегдомына один.

— А чего это ротный всполошился?

— Паук, будь проклят его род в лице предков и потомков! Плохо встретишь — кровь высосет... Садись в кузов, дорогой.

Взревел двигатель. Тягач рванул с места и пошел напрямую по маревой подушке. Ах, какая сильная машина — гусеничный тягач тяжелый! Нет для него непроходимого бездорожья. Торя самый короткий путь, он укладывал под гусеницы кедровый стланик, валил стальным лбом молодые березки и лиственницы, подминал их под себя. Сидя в кузове, Савин бездумно смотрел на зеленую колышущуюся марь позади, разрезанную двумя черными колеями.