Вилис Лацис - Семья Зитаров. Том 1

Первыми, как всегда проведали обо всем мальчишки. Наиболее предприимчивые отправились в покинутые казаками жилища, обшарили конюшни, перерыли всю солому на нарах. Кое-кому удалось найти забытый котелок, алюминиевую кружку; другие подобрали гильзы от патронов, брезентовую сумку. А одному даже посчастливилось найти в конюшне кожаную плетку.

Побережье теперь словно вымерло. Не слышно было звона шпор, не носились лихие наездники, и тихим утром воздух не оглашали казацкие песни. Только кое-где слышался гул молотилок да дымили риги, вот и все. Эльза Зитар как потерянная бродила по лесам, читала стихи Пушкина, чувствуя, что на нее надвинулось что-то безотрадное, более безрадостное, чем осень. Ушел Костя Кандауров. Был — и нет его больше. Был здесь, рядом, такой близкий, милый, привычный, и исчез, и даже, может быть, никогда ничего она о нем не услышит. Как все это странно: люди встречаются, привыкают и потом расходятся, исчезают, будто камень, брошенный в морскую пучину.

Когда Эльза чувствовала, что тоска становится непосильной, она шла к Вилме, и они вдвоем грустили об ушедших друзьях, вспоминали проведенные с ними дни, перебирая в памяти мелкие и крупные события. И на короткий миг словно легче становилось на сердце. Всякая мелочь, мимо которой они тогда проходили равнодушно, теперь приобретала особое значение и становилась милой сердцу. Брошенное вскользь слово, случайное прикосновение превращалось в воспоминаниях в большое и значительное событие. У Эльзы было ощущение, словно она сидит с закрытыми глазами. Пока глаза закрыты, она видит несуществующее, желанное, но стоит поднять веки — и все исчезнет.

Прошла неделя. О казаках ни слуху ни духу: уходя, они даже не записали адреса подруг.

Но вот однажды большак опять загудел от топота солдатских ног, и по нему растянулась длинная вереница подвод. В имении остановился кавалерийский полк. Вилме вновь понадобилось нести туфли к сапожнику, опять Эльза сопровождала ее, и в новом доме у дюн вечером появились гости. Правда, это были не казаки, но зато на их плечах блестели золотые погоны со звездочкой. Павлушу и Костю с неменьшим успехом заменили прапорщики Лебедев и Пантелеймонов; вместо унтер-офицеров появились настоящие офицеры — подруги сделали карьеру.

Разумеется, все это признали. Офицерские погоны подействовали даже на капитана Зитара, и Эльза получила право приглашать Пантелеймонова к себе домой. А когда они уходили на прогулку, Альвина не посылала с ними маленькую Эльгу. Только Эрнест становился все угрюмее; если он еще мог мечтать о соперничестве с каким-нибудь вахмистром Павлушей, то теперь, с появлением золотых погон и офицерской сабли, этот вопрос усложнился. И почему он прозевал время, когда у Вилмы не было ни Павлуши, ни Лебедева? Нерешительность — проклятие человека. Теперь он будет действовать иначе.

Каждый день во время обеда и ужина в имение к полевым кухням и окнам солдатских помещений собирались дети и женщины из бедных семей. С бидонами, банками и глиняными кружками толпились они в ожидании остатков пищи. Жирные повара в замасленных блузах важно расхаживали около котлов, и за каждым их шагом следили десятки голодных глаз. Еще преждевременно было говорить о голоде, осенью в сельской местности хлеба хватало, но для многих семейств фронтовиков солдатский суп служил значительным подспорьем.

Некоторым счастливцам удавалось получить свою порцию из кухни. Это был настоящий суп, какой давали солдатам, на поверхности плавали блестки жира, а на дне — кусочки мяса. Таких удачников было немного. Повара раздавали пищу по выбору, брали не каждую протянутую им посуду. В первую очередь они наливали знакомым — тем, кто приносил им папиросы или у кого дома имелись взрослые сестры, — кто знает, может, когда и доведется зайти к девушкам. Остальные пусть идут к дверям казармы и ждут, когда солдаты вынесут им объедки. И голодная толпа терпеливо ждала. Никто из них не знал, на кого падет выбор сытого солдата, кого он осчастливит несколькими глотками супа.

— Дяденька, мне! Я еще ничего не получал! Дяденька, а дяденька?

Тянулись десятки рук, десятки пар просящих, робко-стыдливых глаз устремлялись на одного человека. Кто был понахальнее, покрикливее, тот скорее наполнял свою посудину. Жидкие остатки, в которых изредка попадется волоконце мяса или горошина, но как это вкусно!

Дети хозяев не приходили за супом, в дележе объедков участвовали только маленькие деревенские пролетарии. Они не стыдились нищеты, не разыгрывали из себя сытых, в то время как в животе урчит и желудок требует своей доли. И несмотря на то, что им приходилось грызться, как маленьким зверенышам, за каждую каплю еды, они не завидовали друг другу. Для некоторых это превратилось в особый вид спорта, в приятное времяпрепровождение в кругу товарищей.

Когда в один из вечеров у кухонных дверей появился сын капитана Зиемелиса, двенадцатилетний Юрис, в толпе ожидающих удивленно зашептались. Мальчиков это не поразило, ибо они проще смотрели на вещи: если приходили за супом они, то почему бы не прийти сюда и Юрису Зиемелису? Зато женщины были изумлены: «Подумать только, даже капитанские дети стали побираться! Какой позор! У отца свой парусник, дача на взморье, все время считался состоятельным хозяином, а сына посылает на солдатскую кухню».

Видимо, Юрис догадывался об этих толках. Он никогда не старался протиснуться вперед, а застенчиво стоял позади других. У отца парусник и дача… Это верно, но могли ли люди понять, что судно все лето простояло на приколе, потому что море сплошь заминировано? Знали ли они, что капитан Зиемелис не накопил никаких сбережений, что у него нет ни земли, ни скота, а дачу не превратишь в хлеб? И хотя он шурин Зитара и считался состоятельным хозяином, но одним почетом и славой не проживешь, а работы у него не было, и вся семья кое-как существует на заработки Зелмы, которая занимается шитьем. Никому это не приходило в голову, поэтому все удивленно пожимали плечами.

Юрис Зиемелис уже давно собирался пойти за супом, но отец из гордости не отпускал его. Но сколько могла заработать Зелма? Кто теперь шьет наряды? Нужно отдать справедливость, она была серьезная и трудолюбивая девушка. И все же на четырех едоков не хватило бы никакого трудолюбия. Капитану пришлось сдаться. Мать вымыла молочный бидон, и Юрис стал ходить в имение.

Дело у него не ладилось. Другие оказывались более ловкими и опережали его. Юрису редко удавалось получить что-либо на кухне. Завистливые языки нашептывали солдатам, что он сын богатого отца и собирает суп для свиней. А если так, то Юрис мог довольствоваться и объедками. И он ими довольствовался. Он каждый вечер собирал в свой бидон остатки из десятков котелков, прикупал на несколько копеек солдатского хлеба и довольный спешил домой.