Вилис Лацис - Семья Зитаров. Том 1

— Попробуй! Только попробуй!

И все. Но это было сказано так выразительно и недвусмысленно, что с тех пор Эрнест в присутствии брата боялся не только заговорить с Сармите, но даже взглянуть в ее сторону.

…Потому ли, что не были еще забыты совместные игры вдвоем, или потому, что прошлую зиму оба прожили в одной комнатке вдали от родного дома, но этим летом Карл с Янкой часто бывали вместе: и на сенокосе, и на рыбной ловле, и в часы досуга. Казалось, их объединяет не только родство, но и общие мысли и стремления. По вечерам они до глубокой ночи беседовали в своей комнатке, иногда настолько громко, что кое-что мог расслышать и спавший за стеной Эрнест. О литературе, о писателях и книгах братья всегда говорили горячо и взволнованно. Эрнеста эти вопросы не интересовали, и он не прислушивался. Но когда Карл переходил на шепот и так же тихо отвечал ему Янка, Эрнест поднимался с кровати и прижимался ухом к стене: может быть, они говорят о девушках? Жаль, ничего не слышно.

Эрнеста не волновал гул, похожий на отдаленные раскаты грома, доносившийся тихими вечерами с южной стороны. Не интересовали его и свежие журналы, привезенные Карлом из Риги: иллюстрации и текст этих журналов обжигали раскаленным дыханием войны. Рядом со снимками из жизни беженцев помещались фотографии, на которых видны были войска, изображения павших и награжденных воинов, трофеев, картины боев, лица добровольцев-юношей, подростков и женщин.

А над Ригой уже появились немецкие аэропланы. Батареи из Юглы и Милгрависа обстреливали их, и западнее, на берегу Даугавы, грохотали пушки. Вдоль моря рыли траншеи и строили дороги военного значения. А в ресторанах Риги царские офицеры кутили с прекрасными куртизанками, сердца которых трепетали при мысли об «избранной» нации и ее «кайзере» с надменно торчащими кверху усами. Рига кишела шпионами. Судя по событиям на фронте, недалек был день, когда Видземе предстояло познать участь многострадальной Курземе. Сердца латышских крупных усадьбовладельцев, фабрикантов, домовладельцев и торговцев сжимались в недобром предчувствии того, что немецкие завоеватели присвоят их имущество, будут хозяйничать в их домах, а все доходы с отобранных фабрик и магазинов пойдут в карманы завоевателей. Те, у кого источники благосостояния находились в Курземе и кто теперь томился в Риге и Видземе, мечтали о возврате своего состояния и с нетерпением ожидали, когда же, наконец, царская армия перейдет в наступление и освободит Курземе от войск Вильгельма II.

Латышские богачи еще не забыли революционной бури 1905 года и дрожали от страха и черной ненависти при мысли о том, что и эта война, так же как русско-японская, может закончиться революцией. Они не желали терять ничего из того, что принадлежало им сегодня, каким бы путем оно ни было приобретено. Они жаждали военной добычи, облизывались в предвкушении ее, и не было предела их алчности. Латышская буржуазия и ее представители в Государственной Думе в лице Голдманиса и Залитиса любой ценой старались заработать себе экономический и политический капитал, выслужиться перед самодержавием, пусть даже за счет всего латышского народа. Головы людей, подобных Голдманису и Залитису, кружили мечты о высоких государственных должностях под сенью двуглавого орла. Возможно, они уже воображали себя в дворянском звании с грудью, увешанной орденами.

Вскоре стало известно об успешных боях двух латышских ополченских батальонов с превосходящими силами германской кавалерии в апреле 1915 года под Плунгянами и Елгавой. Это явилось великолепным предлогом для развертывания шовинистической шумихи, и латышская буржуазия не замедлила этим воспользоваться. Ссылаясь на успехи ополченских батальонов, буржуазная печать «патриотически» завывала: если латышам разрешат создать добровольческие воинские части, то неприятель очень скоро будет изгнан из Курземе! Голдманис с Залитисом, побуждаемые латышской национальной буржуазией, поспешили обратиться с соответствующим предложением к высшему военному командованию. И вот, 29 мая 1915 года верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич дал согласие на организацию латышских добровольческих подразделений. Через несколько недель, когда были разработаны условия организации добровольческих батальонов, члены Государственной думы Голдманис и Залитис обратились к латышскому народу с крикливым, фарисейским, насквозь националистическим воззванием:

— «Собирайтесь под латышские знамена!

…Спустя 700 лет снова решается наша судьба… Верьте в несокрушимую мощь России, верьте в светлое будущее латышского народа. Объединимся под своими народными знаменами, осененными двуглавым орлом!.. Теперь или никогда!»

Карл прочел в газете воззвание, состряпанное латвийской буржуазией, и так же, как многие другие юноши, забыл, что за этим призывом скрывается голый коммерческий расчет состоятельных соотечественников: кровью народа заслужить признательность самодержавия и после войны получить из рук царя какое-то подобие автономии, что даст возможность национальной буржуазии совершать выгодные политические и коммерческие сделки. Карл понимал, что если не сейчас, то вскоре его мобилизуют и он рано или поздно угодит на фронт. К тому же иллюзорная перспектива изменить судьбы народа, при условии если латышские воины выступят с оружием в руках в открытой борьбе против извечного врага, была настолько заманчива, что юноша не мог не поддаться соблазну.

«Теперь должна решиться судьба моего народа… — думал Карл. — Могу ли я в такой момент оставаться сторонним наблюдателем? Нет, не могу и не имею права».

В один из вечеров, когда все сено было убрано, Карл заявил отцу:

— Я поеду в Ригу.

— Зачем это? — спросил капитан.

— Запишусь в латышский стрелковый батальон.

Старый моряк долго молча смотрел на своего пышущего здоровьем сына.

— Ну что же… что же я тут могу сказать… — произнес он, наконец. — Твое личное дело. Мог бы, конечно, продолжать учиться. Но делай как знаешь.

Альвина в своем материнском эгоизме и слышать не хотела о намерении Карла. Заглядывая сыну в глаза, она напомнила ему о планах на будущее. Неужели он разочаровался в них, и солдатский ранец значит для него больше, чем циркуль инженера?

— Если тебе дома кажется слишком тихо или скучно, разве не можешь ты последовать примеру Ингуса? Поезжай к нему, устройся на судно. По крайней мере, жив останешься.

Карл молча улыбался.

Эрнест подтрунивал над братом:

— Медаль получить захотелось. Мечтает стать вторым Крючковым [36] Мечтает стать вторым Крючковым. — Кузьма Крючков — казак, отличившийся в бою с немцами в 1914 году. Его воинская доблесть всячески превозносилась царским правительством, пользовавшимся созданным буржуазными писаками лубочным образом Крючкова для раздувания шовинистических настроений. . Ненормальных людей всегда хватало, теперь и у нас завелся один такой.