Вилис Лацис - Семья Зитаров. Том 2

Старая мать Саши Шамшурина со слезами провожала Зитаров до ворот выгона; она никак не могла оторваться от своего маленького внука, так похожего на ее милого Сашу. Теперь у нее не осталось никакой родни, а маленький Шамшурин будет расти на чужбине и никогда не увидит родины.

В голове Янки зрела новая поэма — прощальный привет Сибири, этой необычной стране, где он чувствовал себя то как на чужбине, то как дома, ни минуты не оставаясь равнодушным к ее властной красоте. Теперь наступил момент, когда отъезжающие и остающиеся мирятся и по-дружески жмут друг другу руки, расставаясь навсегда.

Просторны дороги Сибири, необъятны ее леса, необозримы широкие степи, от селения до селения полдня езды. У лесного жителя, который четыре года прожил в тайге на лесной вырубке, где из одного конца в другой можно камень швырнуть, кружится голова и восторгом наполняется сердце. Он чувствует простор, свободу, и даже небо над ним кажется ему здесь выше.

Воз за возом, словно маленькие живые холмики, движется обоз беженцев на северо-запад. Скрипят немазаные колеса, вьются облака пыли, кудахчут посаженные в корзины куры. Возницы отходят от подвод, собираются вместе, и радостного волнения им не унять.

Около полудня обоз добирается до Тараданова. Здесь к ним присоединяются еще четыре подводы, и после небольшого отдыха все отправляются дальше.

Эрнест Зитар оборачивается в сторону невидимой отсюда деревни Чесноково, и лицо его злобно перекашивается: «Эх, вернуться бы туда ночью, когда все спят, и пустить красного петуха под высохшие соломенные крыши!»

Он не забыл побоев на чесноковском пастбище, и мысль, что приходится уезжать, не отомстив за унижение, наполняет грудь ненавистью. Чтобы хоть на чем-нибудь сорвать досаду, он сильным пинком отбрасывает подвернувшуюся под ноги собаку и принимается стегать лошадь:

— Тащись, падаль!

Невыносимый зной. Лошадей одолевают слепни и мухи. Собаки бегут, высунув языки. Над степью собираются сизые тучи, по листве пробегает трепет, и золотистая волна колышет ниву. Вдруг небо пронзает гигантская зеленая молния, резкий порыв ветра взвихряет пыль, грохочет гром, и начинается дождь. Порывистый, шумный, он бурными струями стремится на землю, и в несколько мгновений путники промокают до нитки. По дороге несутся журчащие потоки, колеи наполняются водой, и на ее поверхности вскакивают и лопаются прозрачные пузыри. Обоз продолжает свой путь — ему негде переждать, пока пройдет гроза.

Весь мокрый, в прилипшей к телу одежде шагает Янка Зитар за возом. Временами по спине пробегает дрожь, босые ноги вязнут в липкой глине, глаза ослепляют яркие вспышки молнии, а на сердце радостно: пусть льет дождь! Пусть затопляет степь! Мы едем домой! Ни дождь, ни стужа, никакое ненастье не могут заглушить светлой радости в его груди. Оглянувшись на лица спутников, он видит и на них беспечность, ликующий вызов разбушевавшейся стихии.

— Ну и заваруха! — весело кричат друг другу намокшие люди. — Пусть его льет! Хоть слепней прогонит — лошадям полегче будет.

Пошучивая, бредут они по лужам — им даже кажется, что холодный ливень освежил, омолодил их. Пусть сверкает молния, пусть льет дождь — чище станет воздух и голубее небо!..

Во время этой грозы Янка опять нашел Айю. Они не виделись несколько месяцев, несмотря на то, что землянка Парупов находилась в получасе ходьбы. После той ночи, когда Йоэлис рассказал о Ниедрах, Янка ни разу не вспомнил об Айе. На собраниях он ее не видел, на вечеринках не бывал. Теперь, шагая рядом с обозом, Янка вдруг увидел Айю подле себя. Она, оказывается, находилась около него весь день — подвода Парупов ехала вслед за Зитарами, но при выезде он этого в суматохе не заметил. Девушка шла совсем близко. Он слышал, как она шлепает босиком по воде. В намокшей юбке и кофточке, с прилипшими ко лбу волосами, она усердно боролась с ветром. Загорелая, как цыганка, девушка легким кивком головы ответила па приветствие Янки и улыбнулась.

— Тебе не холодно? — спросил Янка.

— С чего бы это?.. — рассмеялась Айя. Темные брови слегка поднялись, лукаво блеснули глаза.

Больше говорить было не о чем. Молча шагали они рядом, изредка посматривая друг на друга и улыбаясь каким-то только им одним известным мыслям. И все время, пока они так шли — до самого привала на ночлег, — Янка чувствовал легкое, приятное волнение. Айя… Как они тогда зимой в метель ехали, завернувшись в одну шубу. Нежная дрожь, первые поцелуи, зимняя вьюга… И вот она опять около него, та же Айя, только повзрослевшая, похорошевшая. Возьми ее руку, и она не отнимет, возможно, даже ответит на ласку. Она будет нежным эхом на каждую твою мысль, она улыбнется, когда тебе будет радостно, и опечалится твоей печалью. Ах, Янка, неужели тебе этого недостаточно?!

Гроза скоро прошла, унося тучи, и опять над степью пылало яркое летнее солнце.

Под вечер обоз приехал к оврагу и остановился на ночлег. Сразу же загорелось несколько костров. Женщины готовили ужин, а мужчины, стреножив лошадей, пустили их пастись в кустах оврага. Люди сушили у костров намокшую одежду. Послышались песни, полились разговоры, и до самой ночи не затихал веселый гомон в лагере беженцев. И опять, словно случайно, рядом с Янкой у костра сидела девушка с карими глазами. Он, растянувшись на траве лицом к огню, покусывал сухую былинку; она, поджав ноги под юбку, смотрела на противоположную сторону лагеря, где над гладкой равниной степи одиноко возвышался конусообразный холм.

— Какой странный холм, — промолвила Айя.

— Это курган, древний могильный холм… — ответил Янка. — Может, в нем лежит какой-нибудь монгольский князь с женами, конями, золотым оружием и разными драгоценностями.

— Почему их никто не выроет? Разве люди не знают, что там такие богатства?

— Наверное, никому не приходило в голову.

— Но если это действительно так, ведь золото может пропасть. Заржавеет и пропадет.

В костре со свистом зашипела мокрая ветка. Янка невольно переглянулся с Айей.

— Заржавеет и пропадет, — мечтательно повторил он, и вдруг оба они покраснели. «Богатство пропадет», — подумал Янка, но уже не произнес этих слов вслух. И ему показалось, что они говорили совсем не о могильном кургане, а о чем-то другом, что заставило их покраснеть.

Утром, до рассвета они отправились в путь. После полудня на юге показались далекие горные хребты. Они постепенно увеличивались. Синие вершины их все выше и выше вырисовывались на горизонте, и опять взгляд Янки не мог оторваться от таинственной, обманчиво близкой страны гор. Все чаще и чаще посматривал он туда, и все ярче и ярче блестел его взгляд. Даже Айя обратила на это внимание и сразу поняла, почему так горят его глаза. В тех горах родилась прекрасная мечта Янки! Теперь он не мог ни о чем больше думать.