Николай Богданов - Когда я был вожатым

— Вы знаете, когда картошка выкопана своими руками, какая она вкусная! — выпалил Шариков.

— А заработанный в совхозе хлеб, когда его ешь, — крошечки не уронишь! Держишь в горстке! — добавила Катя.

— Сколько тебе лет? — заинтересовалась Надежда Константиновна нашей малышкой.

— Мне уже десятый… Это я только ростом такая маленькая, — ответила Катя и тут же без запинки начала читать свое заветное письмо: — Дорогая Надежда Константиновна, мы, пионеры звена Розы Люксембург, хотим ликвидировать неграмотность, бороться с суевериями, но у нас это пока не получается. Нагл попался очень трудный случай. В деревне мы нашли маленького батрака, сироту Васю. Он такой несознательный, что верит в нечистую силу и нас убеждает, будто она есть. Никак ему не докажем. А главное, он любит кулака, который его эксплуатирует. Кулак его бьет, а он говорит: «Я за него бога молю. Ен, — говорит, — меня кормить». В церковь ходит, свечки ставит. Как его нам перевоспитать, не знаем.

— Где же такой несознательный батрак? — спросила Надежда Константиновна.

— А вот он здесь!

И все обратились к Ваське, который стоял истуканом, уставившись на Крупскую своим немигающим взглядом.

— Вот этот? — От удивления Надежда Константиновна даже надела очки. Как же это ты, Вася, батрак

— и вдруг за кулака?

— А он меня кормить, — подтвердил Вася.

— Значит, если мы тебя будем кормить, ты будешь за нас?

— Ага… чего же, могу!

— Ну хорошо, мы устроим тебя в детский дом, ты сирота? У тебя нет родителей?

— Батьку беляки зарубили на войне, матка от горюшка померла…

— Ах, Вася, Вася, ты наш человек, а сознание тебе прививают чужое! Почему ты с пионерами не дружишь?

— А я с ними дружу.

— А зачем же ты нас ругаешь? Дразнишься? — не выдержала Катя.

— Это я не со зла. Скушно мне. Завиствую вашей жисти.

— Понятно, — сказала Надежда Константиновна.

Сказала она это так, что нам вдруг стало понятно Васькино одиночество, его тоскливое чувство, с которым он наблюдает нашу жизнь, не имея возможности войти в нее и зажить вместе с нами.

— Тебе надо быть в коллективе, Вася.

Крупская написала записку и, вырвав листок из блокнота, передала мне, чтобы я пошел вместе с Васькой в Гороно, там его определят в детский дом для сирот гражданской войны. Посмотрела на часы и, вздохнув, стала озабоченно собираться

— ей было пора на службу.

— Ах, Вася, Вася, — повторяла она машинально, — наш человек, и вот…

Мы почувствовали себя очень неловко, что так разволновали Надежду Константиновну судьбой нашего упрямого Васьки.

Надежда Константиновна поехала в Наркомпрос, а говорящие письма еще долго носились по Кремлю. Васька сумел даже залезть в дуло Царь-пушки, ему помогло то, что он был босой.

Неожиданно в будний день появилась мать Кости Котова, одетая непразднично. Ни роскошной шали с кистями, ни плисовой душегрейки, ни юбок с оборками на ней не было. Вид был строгий и даже несколько торжественный.

— Я в Красную чайную поступаю. Открывается такая у Павелецкого вокзала для ломовых извозчиков, — заявила она ребятам. — Когда у меня сын в пионерах, не могу я в торговках состоять. Буду теперь советская служащая.

Костя принял это заявление как должное. А ребят оно очень обрадовало. Девочки облепили Авдотью Карповну и наперебой старались сделать для нее что-нибудь приятное. Водили в сад, угощали яблоками. Ласкались к ней.

И были в совершенном восторге, когда она заявила, что до открытия чайной решила пожить вместе с нами, помочь во всем, особенно в готовке пищи.

Мы немедленно соорудили ей индивидуальный шалаш и сдали на руки все наше кухонное хозяйство.

При ее помощи мы быстро наладили регулярную кормежку ребят и приготовились в очередное воскресенье покорить родителей четырехразовым питанием с нормальным обедом, с горячим вторым и сладким компотом на третье.

Но тут меня вызвали на заседание районе.

Оставив лагерь на попечение бывшей базарной торговки и будущей советской служащей, я отправился в Москву.

Ничего хорошего я, конечно, от этого вызова не ожидал, достаточно предупрежденный Павликом, но горькая действительность превзошла мои ожидания.

Заведующий Районо прямо начал с моего самовольства.

Поставил мне в вину обман вышестоящих организаций.

Вывезя ребят в Коломенское всего лишь на экскурсию, я создал «дикий», никем не разрешенный лагерь.

Не имея никаких на то прав, поставил под угрозу здоровье детей, поселив их в антигигиенических условиях.

Взвалил на плечи детей непосильные работы по самообслуживанию. Допустил прямую эксплуатацию детей, заставив их трудиться на артель «Красный огородник» и в совхозе.

Развивал дурные инстинкты, посылая ребят выменивать разные предметы на продовольствие.

Допускал хулиганские выходки, затевая драки с представителями местного населения. Подумать только

— однажды избил батрачонка!

Чем дальше говорил заведующий, тем больше я ощущал себя преступником.

Кончил он тем, что все сигналы трудящихся о неблагополучии в «диком» пионерском лагере, организованном по собственной инициативе вожатым 26-го отряда, подтвердились. Лагерь необходимо немедленно закрыть.

А вопрос о поведении вожатого поставить по комсомольской линии.

Затем выступила Вольнова и сказала, что я своей анархической затеей только компрометирую пионерское движение и идею летних оздоровительных лагерей. Что нам нужно не разбрасываться, а организовать только несколько образцово-показательных по принципу «лучше меньше, да лучше»

— таких лагерей, с которых можно было бы брать пример. Пионерам не к лицу играть в юных дикарей.

Она поставила мне в вину случай с делегацией французских коммунистов.

Из-за моего своевольства во французской прессе появились фотографии советских детей в дикарских шалашах, у самоваров, за игрой в чехарду, то есть никак не отражающие настоящей пионерской жизни. Развесистая клюква, словом. И все из-за меня!

Потом выступила одна педагогическая девица и с научной точки зрения доказала вредность моей затеи с самообслуживанием: забота о хлебе насущном принижает психологию детей. Они больше думают о низменных вопросах бытия, чем о высшем назначении социалистического человека.

Когда мне предоставили слово, я не стал ни в чем оправдываться, а сам перешел в наступление. Основной мой тезис сводился к следующему:

— Вы извращаете ленинский тезис: «лучше меньше, да лучше». Пока вы создаете ограниченное число опытно-показательных лагерей для немногих, массы пролетарской детворы должны жить в городе. Мы хотели показать путь, следуя которому все ребята, а не избранные, смогли бы провести лето на вольном воздухе, среди природы, не дожидаясь, пока разбогатеет государство и даст всем такие возможности. В порядке самодеятельности можно двинуть в летние лагеря всех городских ребят!