Юрий Герман - Наши знакомые

— Ну вот, — сказала Антонина, — посмотрите, хороший?

Женя нагнулась над мальчиком, завернутым в одеяло, и, улыбаясь, сказала:

— Очень. На вас похож.

— Правда?

— Правда. Ресницы совсем ваши. И лоб ваш. И нос.

— Нос как раз отцовский, — сказала Антонина, — это вы неверно. Вот рот — мой. — Она дотронулась пальцем до губ мальчика, потом показала свои, накрашенные, четко вырезанные. — Видите, одинаковые? Господи, что ж это я, — вдруг спохватилась Антонина, — ведь вы не ели ничего…

В комнате у Пал Палыча было шумно, накурено и, видимо, весело. Все чему-то смеялись, один толстый Щупак сидел с недовольным лицом. Антонина усадила Женю меж Пал Палычем и Сидоровым, налила ей вина, подвинула закусок и жаркого, выпила сама и подсела на диван к Заксу.

— Вы чего убежали?

— Так.

— Так только вороны каркают, — сказала она и засмеялась — ей хотелось выглядеть счастливой. — Ешьте! — крикнула она Жене. — Там жаркое вкусное, с грибами. Ну, чего же вы уединились? — спросила она опять у Закса.

Он молчал.

— Давайте я вас побрею, — вдруг предложила она, — хотите? Вон вы какой небритый. Пойдем в кухню, я вас там отлично побрею. Ведь я мастер, и хороший. А? Ко мне самые капризные клиенты ходят. То есть ходили, сейчас я мало в мужском зале работаю, больше в дамском. Хотите, побрею?

— Нет, спасибо, — улыбаясь, сказал Закс? — я боюсь.

— Почему?

— Вы пьяная.

— Вот уж неправда, — растерянно сказала Антонина, — это уж чистая неправда…

— Впрочем, и это неважно. Важно другое: вы на меня рассердились за мой тост и зарежете меня нарочно. Но ведь прав я, а не он. Ужасно это горько и, знаете, неразумно. Сколько полезных людей тратят свою жизнь только на домашний очаг, на все это липовое счастье, и, взрослея, старея, понимают, что жизнь-то прожита даром.

— Вы — партиец?. — спросила Антонина.

— Нет.

— А Женя?

— Женя — комсомолка.

— А что вы делаете на массиве?

— Я там заведую электричеством.

— И Сидоров над вами начальник?

— В общем, начальник.

— А Щупак ваш сердитый.

— Почему сердитый? Нисколько. Он отличный товарищ и работник очень хороший, куда лучше вашего этого… оратора…

— Почему же он мой? — удивилась Антонина. — Я его первый раз вижу. Вы же слышали, он, кажется, об этом и сам говорил. Мне он, кстати, тоже не нравится… А это правда, — оживившись, спросила она, — правда, что вы с двумя ребятишками живете, и стираете на них, и все делаете?… Правда?

— Правда.

— И вы… довольны?

— В основном доволен. Я думаю, что работа спасает человека от всего. Я бы, наверное, не выдержал, лопнул бы, если бы не массив и не ощущение своей там, извините, полнейшей незаменимости. Знаете, очень ведь еще важно быть незаменимым… Тогда все можно перенести, все легко, все даже как-то само собой делается.

— Да, но стирать, обед варить, очереди, завтраки, уборка. Ведь с одним сколько дела, это ужас, а тут двое, да еще вы мужчина… Вы стирать-то хоть умеете?

— Чего ж там уметь, — сурово улыбнулся Закс, — уметь там нечего. Стираю, и все тут…

— Не «все тут», — рассердилась Антонина, — вот и видно, что не умеете. Погодите, я к вам приду, всему вас научу. Господи, — вдруг испугалась она, — а учиться? Ведь вы же студент, как же… Мне Пал Палыч рассказал, я точно не понимала, а на вас смотрю… Это же вовсе невозможно, чтобы так было — и учиться, и ребята… И денег у вас мало, да?

Закс молчал. Антонина смотрела на него горячими, почти нежными глазами. Он вдруг широко и ясно улыбнулся, закурил папиросу и тихо спросил:

— Что ж мне, по-вашему, их в детский дом отправить? Справлюсь, ничего.

— А я к вам все-таки приду, — погодя сказала она, — обязательно приду.

— Приходите, — опять улыбнулся Закс.

— Вы только не сердитесь, — сказала Антонина, — это, может быть, нехорошо, что я спрашиваю, но я не понимаю: это что, ваши дети?

— Да, мои.

Не торопясь, спокойно он рассказал ей, как от него в прошлом году ушла жена, как он не отдал ей детей.

— Но ведь она же мучается, — перебила Антонина, — ей же тяжело…

— Она искалечила бы их, — сказал Закс. — У нее вот такой муж, — он кивнул головой в сторону Капилицына, — такой же ферт и пошляк, с такими же даже рассуждениями, только еще похлеще, — знаете, «рви цветы, пока цветут», и так далее. А дети существуют, и я хочу, чтобы из них выросли люди.

— Такие же, как Безайс и Матвеев? — тихо спросила Антонина.

— А вы читали эту книгу?

Она кивнула. Он удивился:

— Как же тогда вы можете…

— Ладно, не стоит об этом, — перебила Антонина. — Мало ли что написано в книжках и что случается в жизни! Лучше скажите, вы свою жену и сейчас любите? То есть я хочу сказать — бывшую жену?

Закс ответил едва слышно:

— Не знаю. Наверное, люблю. Да ведь это совершенно все равно.

Они помолчали.

— Где вы живете? — спросила Антонина.

Закс в блокноте написал свой адрес и отдал листок Антонине.

— Странная у вас фамилия, — сказала она, вглядываясь в его крутую подпись, — Закс. Мы с Пал Палычем тоже сегодня в загсе были. Смешно, правда?

— Смешно! — вежливо, но невесело согласился он.

— А теперь яблоко мне дайте, кислого хочется.

Молча он принес ей тарелку с яблоками и опять сел в свой угол. Возле стола по-прежнему смеялись. Пал Палыч завел граммофон и, мягко шагая, подошел к Антонине. Она взяла его за руку и заставила сесть рядом с собой.

— Ну что? — спросил он ласково. — Устала?

— Устала, — покорно ответила она, — очень устала.

Ей вдруг показалось, что она устала от разговора с Заксом, от этих его детей, от спокойного и мягкого выражения его глаз.

Потом ее охватило раздражение: «Подумаешь, — говорила она себе, — подумаешь, радость! Надоело, надоело! Несчастье это, вот что. И воображаю, как он это белье стирает. А, да что тут…»

Она дотронулась ладонью до лба и встала. Голова кружилась.

— Давайте танцевать! — крикнула она. — Кто хочет?

Но никто не захотел. Она прошлась по комнате, выпила еще вина, отворила окно в фонаре и подышала свежим, сырым воздухом. Вдруг ее кто-то обнял. Она обернулась, думая, что это Пал Палыч. Это был Капилицын.

— Красавица, — говорил он, — чудо что такое…

Из комнаты донесся взрыв хохота: Сивчук что-то рассказывал.

— Я в вас влюблен, — сказал Капилицын, — вы чудо.

— И вы чудо, — пьяным голосом сказала она, — верно?

— И я чудо. Вы зачем флиртовали на диване с этим дураком?

— Оставьте меня, — сказала она, — что вы обнимаетесь?… А то закричу.

Он отпустил ее и усмехнулся.

— Ваше место не здесь, — сказал он, — ваше место там.

— Где там?

— Вы ничего не понимаете, — говорил он, близко наклоняясь к ней, — вы пьяны… Да?

— Да, — сказала она и засмеялась.

— Вот слушайте.

Она взглянула на него.