Михаил Зощенко - Том 2. Нервные люди

Потому с работы уходить — это вот как видно. Спать опять-таки без часов можно лечь. Шамать тоже можно, смотря по деньгам и по аппетиту.

А вот, братцы мои, на работу вставать без часов — это, не говоря худого слова, очень даже худо.

Конечно, можно, например, у соседа спросить или побежать к Финляндскому вокзалу посмотреть, сколько часов, но все-таки это не так уж чересчур просто. Да и у соседа свободно может часов не оказаться.

Мой, например, сосед сам встает, когда я встаю. А я встаю, когда он встает или когда квартирная хозяйка поднимается. А только квартирная хозяйка не всегда аккуратно поднимается. В этом отношении у нас хронометраж хромает. У нее, может, суставный ревматизм, и она, может, по пять суток из кровати не вылезает. Вот тут и разберись, который час.

Не говоря худого слова, очень неважно без часов.

А главное, через эту конъюнктуру я довольно часто на работу опаздываю.

Мне так и сказали:

— Ходите, товарищ, аккуратней, а не то будет вам наклепка.

Конечно, стараюсь и встаю с петухами.

Ну, а в летнее время встаю по солнцу.

Около печки на полу у меня имеется довольно большое отверстие, вроде бы дыра неизвестного происхождения. И как солнце до этой дырки достигает, так, значит, не говоря худого слова, без пяти семь, и, значит, вам пора вставать.

Но, впрочем, и солнце, это довольно точное светило, давеча меня подвело.

Давеча отрываюсь от подушки и гляжу на свои естественные часы. И вижу — до дырки довольно далеко. «Значит, думаю, половина седьмого. Можно, думаю, еще полчаса вздремнуть».

Дремлю полчаса. Встаю не торопясь. Иду на службу. Опоздал, говорят.

Ну прямо верить отказываюсь.

— Да что вы? — говорю.

— Да, — говорят, — представьте, на двадцать минут.

— Братцы, — говорю, — форменная неразбериха. Ничего не понимаю!

Заведующий говорит:

— Может, часы у тебя отстают?

— Да, — говорю, — конечно, часы отстают… Дырка, — говорю, — отстает, а не часы.

Объясняю все как есть.

Заведующий говорит:

— Стара штука. Я, — говорит, — сам довольно долго по гвоздю в карнизе вставал, да карниз у нас оседать начал… Ну а у тебя не иначе как дом осел.

Дом хотя не осел, но впоследствии выяснилось — пол слегка, это верно, сдвинулся. По причине жучка. Жучок балку съел. Кажется, скоро на потолке жить придется.

А так все остальное ничего, слава богу. Дела идут, контора пишет. Ватерпасы изготовляются. Терпенье и труд все перетрут.

Давеча на улице какой-то молодой парнишка бутылку разбил.

Чегой-то он нес. Я не знаю. Керосин или бензин. Или, может быть, лимонад. Одним словом, какой-то прохладительный напиток. Время жаркое. Пить хочется.

Так вот, шел этот парнишка, зазевался и трюхнул бутылку на тротуар.

И такая, знаете, серость. Нет того, чтобы ногой осколки с тротуара стряхнуть. Нет! Разбил, черт такой, и пошел дальше. А другие прохожие так, значит, и ходи по этим осколкам. Очень мило.

Присел я тогда нарочно на трубу у ворот, гляжу, что дальше будет.

Вижу — народ ходит по стеклам. Чертыхается, но ходит. И такая, знаете, серость. Ни одного человека не находится общественную повинность исполнить.

Ну что стоит? Ну взял бы остановился на пару секунд и стряхнул бы осколки с тротуара той же фуражкой. Так нет, идут мимо.

«Нет, думаю, милые! Не понимаем мы еще общественных заданий. Прем по стеклам».

А тут еще, вижу, кой-какие ребята настановились.

— Эх, говорят, жаль, что босых нынче мало. А то, говорят, вот бы здорово напороться можно.

И вдруг идет человек.

Совершенно простого, пролетарского вида человек.

Останавливается этот человек вокруг этой битой бутылки. Качает своей милой головой. Кряхтя, нагибается и газе-тиной сметает осколки в сторону.

«Вот, думаю, здорово! Зря горевал. Не остыло еще сознание в массах».

И вдруг подходит до этого серого, простого человека милиционер и его ругает:

— Ты что ж это, говорит, куриная голова? Я тебе приказал унести осколки, а ты в сторону сыплешь? Раз ты дворник этого дома, то должен свой район освобождать от своих лишних стекол.

Дворник, бубня что-то себе под нос, ушел во двор и через минуту снова явился с метлой и жестяной лопаткой. И начал прибирать.

А я долго еще, пока меня не прогнали, сидел на тумбе и думал о всякой ерунде.

А знаете, пожалуй, самое удивительное в этой истории то, что милиционер велел прибрать стекла.

Я все, знаете, с квартирой вожусь. Все подыскиваю себе помещение.

Хочется найти небольшую, уютную квартиру в две или три комнаты.

Конечно, средства не дозволяют брать квартиру с капитальным ремонтом или с большими въездными. Хотелось бы найти такую квартиру, чтоб тебе что-нибудь приплатили. Но, к великому сожалению, дураков нынче мало.

Дураков, я говорю, маловато. Все поумнели.

Недавно я нашел квартиру на Васильевском острове. Из громадной барской залы устроены три комнаты с кухней.

Вот эта квартира и сдавалась.

Как вошел я в эту квартиру — прямо испугался. Глаза даже стал протирать. Что за черт! Все три комнаты до того малюсенькие, что никогда я таких и не видел. А кухня, между прочим, огромная, светлая — прямо зало для фокстрота.

Спрашиваю управдома испуганным голосом:

— Сколько сажен в этой квартире?

— Три, говорит.

— Какой дурак, говорю, строил?

Управдом говорит стыдливым голосом:

— Напрасно тень наводите. Эту квартиру мы первоначально для себя строили.

— Это, говорю, видать. Усмехнулся управдом.

— Чего, говорит, видать?

— Да, говорю, видать, что для себя строил. Ишь какую кухнищу себе отворотил, благо за нее не платить.

— Верно, говорит, угадали. Въезжайте в эту квартиру, платите всего за три полезные сажени, а кухней задаром пользуйтесь. Квартира, я говорю, с умом строена… Берете, что ли?

— Да нет, говорю, не подходит.

— Как, говорит, угодно. А только эту квартиру с такой полезной площадью у нас каждый с руками оборвет. А вы фигуряете.

— Да нет, говорю, район не подходит. И бесполезной площади мало. Стола не поставишь.

Так и не взял. Хитрят людишки.

Может, помните — негры к нам приезжали. В прошлом году. Негритянская негрооперетта.

Так эти негры очень даже довольны остались нашим гостеприимством. Очень хвалили нашу культуру и вообще все начинания.

Единственно были недовольны уличным движением.

— Прямо, — говорят, — ходить трудно: пихаются и на ноги наступают.

Но, конечно, эти самые негры избалованы европейской цивилизацией, и им, действительно, как бы сказать, с непривычки. А поживут год-два, обтешутся и сами будут шлепать по ногам. Факт.

А на ноги у нас, действительно, наступают. Ничего не скажешь. Есть грех.