Михаил Зощенко - Том 6. Шестая повесть Белкина

Печ. по указанному изданию. С. 117–120.

Авторская датировка: 1943.

Спустя три года (с. 517)

Пограничник. 1944. № 22.

Печ. по: Рассказы 1940–1945. С. 120–123.

Интересный рассказ (с. 522)

Журнальная публикация не установлена. Рассказы 1940–1945.

Печ. по указанному изданию. С. 133–136.

Авторская датировка: 1945.

В Рассказах 1959 вторая половина текста несколько сокращена и отредактирована.

Бедный Федя (с. 526)

Журнальная публикация не установлена.

Рассказы 1940–1945.

Печ. по указанному изданию. С. 136–140.

Авторская датировка: 1945.

В Рассказах 1959 текст несколько отредактирован.

Еще в 1938 г. Зощенко работал над сценарием комедии под таким заглавием, не имеющим ничего общего с рассказом; фильм на экраны не вышел (Летопись. С. 356).

Хорошая игра (с. 531)

Ленинград. 1945. № 7/8.

Печ. по: Рассказы 1940–1945. С. 147–150.

В журнальной публикации в конце была еще одна фраза, привязывающая действие ко времени написания: «И тогда не только на войне будут одержаны блестящие победы» (см. СС 3. Т. 2. С. 360).

Приключения обезьяны (с. 535)

Мурзилка. 1945. № 12, декабрь. Повторно: Звезда. 1946. № 5/6, май-июнь.

Печ. по: УГ. С. 563–568. (Воспроизводится публикация «Звезды».)

Этот невинный детский текст после повторной публикации в журнале «Звезда» стал поводом как для идеологической травли Зощенко, так и для давления на послевоенную советскую культуру в целом.

10 августа 1946 г. газета «Культура и жизнь» публикует заметку драматурга Вс. Вишневского «Вредный рассказ Мих. Зощенко». «Общая концепция рассказа сводится к тому, что обезьяне в обществе людей плохо и скучно. В одном из "рассуждений" обезьяны, то есть рассуждений, сделанных Зощенко за обезьяну, прямо говорится, что жить в клетке, то есть подальше от людей, лучше, чем в среде людей», — писал Вишневский, уже знавший о готовящемся партийном документе.

14 августа 1946 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград"», опубликованное в газетах через неделю.

С докладом, разъясняющим его положения, выступил в сентябре на писательском собрании в Ленинграде секретарь ЦК А. А. Жданов. Он говорил:

«Из постановления ЦК ясно, что наиболее грубой ошибкой журнала "Звезда" является предоставление своих страниц для литературного "творчества" Зощенко и Ахматовой. Я думаю, что мне нет нужды цитировать здесь "произведение" Зощенко "Приключения обезьяны". Видимо, вы все его читали и знаете лучше, чем я. Смысл этого "произведения" Зощенко заключается в том, что он изображает советских людей бездельниками и уродами, людьми глупыми и примитивными. Зощенко совершенно не интересует труд советских людей, их усилия и героизм, их высокие общественные и моральные качества. Эта тема всегда у него отсутствует. Зощенко, как мещанин и пошляк, избрал своей постоянной темой копание в самых низменных и мелочных сторонах быта. Это копание в мелочах быта не случайно. Оно свойственно всем пошлым мещанским писателям, к которым относится и Зощенко. Об этом много говорил в свое время Горький. Вы помните, как Горький на съезде советских писателей в 1934 году клеймил, с позволения сказать, "литераторов", которые дальше копоти на кухне и бани ничего не видят.

"Приключения обезьяны" не есть для Зощенко нечто выходящее за рамки его обычных писаний. Это "произведение" попало в поле зрения критики только лишь как наиболее яркое выражение всего того отрицательного, что есть в литературном "творчестве" Зощенко. Известно, что со времени возвращения в Ленинград из эвакуации Зощенко написал ряд вещей, которые характерны тем, что он не способен найти в жизни советских людей ни одного положительного явления, ни одного положительного типа. Как и в "Приключениях обезьяны", Зощенко привык глумиться над советским бытом, советскими порядками, советскими людьми, прикрывая это глумление маской пустопорожней развлекательности и никчемной юмористики.

Если вы повнимательнее вчитаетесь и вдумаетесь в рассказ "Приключения обезьяны", то вы увидите, что Зощенко наделяет обезьяну ролью высшего судьи наших общественных порядков и заставляет читать нечто вроде морали советским людям. Обезьяна представлена как некое разумное начало, которой дано устанавливать оценки поведения людей. Изображение жизни советских людей, нарочито уродливое, карикатурное и пошлое, понадобилось Зощенко для того, чтобы вложить в уста обезьяне гаденькую, отравленную антисоветскую сентенцию насчет того, что в зоопарке жить лучше, чем на воле, и что в клетке легче дышится, чем среди советских людей.

Можно ли дойти до более низкой степени морального и политического падения, и как могут ленинградцы терпеть на страницах своих журналов подобное пакостничество и непотребство?

Спрашивается, до каких пор редакция журнала "Звезда" будет предоставлять свои страницы для произведений, являющихся клеветой на жизнь советского народа?»

В результате безудержной идеологической кампании журнал «Ленинград» был закрыт, «Звезда» «укреплена» новыми кадрами, а Зощенко (как и Ахматова) стал литературным изгоем и так и не смог вернуться к нормальной литературной деятельности.

Подробнее об исторических обстоятельствах публикации рассказа см.: «Писатель с перепуганной душой — это уже потеря квалификации» / Публ. Ю. В. Томашевского // Дружба народов. 1988. № 3. С. 171–178; Сарнов Б., Чуковская Е. Случай Зощенко // Юность. 1988. № 8. С. 69–74.

О творческой истории и разных редакциях текста см. УГ. С. 651–655; Приключения обезьяны. Черновая машинопись с авторской правкой / Публ. Н. А. Грозновой // Мат 2. С. 88–99.

В одном из воспоминаний (Вейгер-Редемейетер) говорится, что Керенский бежал в костюме матроса и что были свидетели этого. Но это не соответствует действительности. В точности установлено, что Керенский бежал в костюме сестры милосердия в сопровождении незнакомой ему молодой женщины. Но даже и без живых свидетелей можно установить, что в костюме матроса он бежать не мог хотя бы потому, что (по словам свидетелей) в момент бегства в Гатчине (кроме двух представителей матросов) матросов не было. Остальные матросы подошли, примерно, через час после бегства. Так что достать костюм и тем более выйти из дворца в матросском платье было невозможно. Что касается воспоминаний Керенского, в которых говорится, что рано утром перед дворцом он видел много матросов, то, видимо, это ему показалось. Кроме двух матросов, он видеть других матросов не мог. Отметим кстати, что сам Керенский, рассказывая о своем бегстве, не сосчитал удобным для истории написать, как он исчез из дворца. Он только глухо пишет: «Нелепо переодетый, я прошел мимо караулов…» И это понятно: комический и нелепый наряд как-то неважно выглядит на страницах истории.