Ахмедхан Абу-Бакар - Белый сайгак

— Кто теперь ходит пешком? Машин развелось больше, чем ишаков. Забастуют ишаки, помяните мои слова. Бисмиллах… — И Уразбай засучил рукава рубашки, потер руки, предвкушая удовольствие.

— Ешь, ешь, Уразбай!

— А какое дело привело вас сюда, так далеко от столицы? — спросил Уразбай, все оглядывая гостей.

— Просто так, не было никакого дела.

— Разве так бывает, чтобы без дела да в ногайские степи?

— Решили проведать нашего Эсманбета.

— Так бы и сказали. Это хорошо, когда кунак кунака не забывает и за сотни километров.

— Коньяк или вино будешь пить?

— Ничего. Разве можно такой вкус портить напитками! Кружка холодной воды — вот мое питье.

— Чтоб твой дом обновился! А воды у нас хватит. Эй, жена, кружку воды со льдом из холодильника для почтенного Уразбая!

Хозяйка дома стала между тем разносить в глубоких пиалах бульон, не забывая каждого гостя предупредить, что бульон горячий и надо быть осторожным. Гости Эсманбета уже так напились и наелись, что для них теперь, как говорится, никакой ветер не страшен.

— Ну что же, спасибо хозяину и хозяйке. Говорят, после угощения гость смотрит на дверь… — первым поднялся из-за стола Сурхай.

— Спасибо и вам, что проведали нас! — пожимая руки, говорил Эсманбет. — А ты, Идрис, дорогу в мой дом теперь знаешь, буду рад видеть тебя.

— Благодарю, Эсманбет.

— Сансизбай с машиной останется здесь.

— Лучше, если б он довез нас хотя бы до Кизляра.

— Можно и так.

— Ну что же, Эсманбет, договорились, в сентябре будет товар?

— Хорошо, хорошо… — неохотно подтвердил Эсманбет.

— Не меньше полсотни. А за нами дело не станет.

— Да, да, конечно, понятно… — торопливо, будто боясь, что гости во хмелю наболтают лишнего, проговорил Эсманбет.

«Значит, не без дела эти гости притащились издалека. Что же это за товар, которого не меньше полсотни? — думал про себя Уразбай. — Что это? Овцы или рогатый скот? Да ну их к шайтану, зачем мне-то голову ломать? И спрашивать не буду, какое мне дело?»

Эсманбет пошел провожать гостей. Они ему сегодня были некстати после вчерашнего. Все знали, какое наказание получил Эсманбет. За столом об этом и словом не обмолвились. Но, как только Эсманбет вернулся, проводив гостей, Уразбай вдруг загадочно заговорил:

— Знаешь, Эсманбет, что такое совесть? Один мудрый человек мне сказал, что совесть — это голос, который говорит в тебе, что не надо было делать того, что ты только что сделал.

— О чем ты, Уразбай, я не пойму? — растерялся Эсманбет.

— Просто вспомнил слова доброго человека. Не смею даже сомневаться, что дом твой чист и совесть тебя не мучает.

— Странно ты говоришь, старик. Не беспокойся, твоей дочери не будет стыдно в этом доме.

— Она у меня единственная.

— И потому, говорят, избалованная?

— На то, что говорят, ты положи камень, уважаемый. Говорить могут всё. Собак любят за то, что они виляют хвостом, а не языком.

— И все-таки береги дочь свою, Уразбай. Ее имя теперь связано с именем моего сына. Пусть лишний раз не показывается людям…

— Она у меня и так скрытная.

— Пусть бережет свою честь.

— Ты позвал меня, чтоб сказать это? Да, если ты хочешь знать, Эсманбет, честь моей дочери мне дороже, чем кому другому…

— Я слышал, она позволяет себе не ночевать дома?

— У нее есть подруги.

— Все-таки есть и свой дом.

— Бийке я верю, она моя дочь.

— Я согласен с тобой. На следующий же день, как приедет мой Батый, ударим по рукам!

— А Батый знает?

— Знает, знает. Он мой сын, моя кровь. Дорог он мне, мой сын. У меня ничего не было, когда женился. А ему, сыну Батыю, я отдам все — и этот дом, и то, что в доме… А с остальной семьей перекочую в старую хибарку. Что потолок обвалился там, не беда, починим…

Расчувствовался Эсманбет, искренними были его слова. Видно было, что он на самом деле гордится своим сыном и ничего не пожалеет для его счастья.

— Не лучше ли, Эсманбет, чтоб молодые пожили в старой хибарке? Сами починили бы потолок и вставили окна, развели сад.

— Нет, нет, нет! Я хочу греться около счастья моего сына! Хочу греться, да, да. Нянчить его детей. С рождением внука, говорят, человек молодеет и становится богатым.

— Правда, я тоже не беден, Эсманбет, но у меня нет богатого сундука с приданым.

— Что ты, старик, о чем ты, милый мой Уразбай? Какой может быть разговор, мне ничего но нужно, никакого приданого… Мне бы невестку красивую, приветливую, любящую мужа своего и детей… чистую и незапятнанную.

— В этом можешь не сомневаться, Эсманбет! Моя дочь войдет в твой дом чистой, как предутренняя роса!

— Мне больше ничего и не надо.

— А скажи, Эсманбет, о чем это говорили гости, о каком товаре, не меньше полсотни? — не сдержался Уразбай.

— Какие полсотни, что полсотни?

— Да этот лысый тебе говорил.

— Ах, это… — Эсманбет подосадовал, что старика угораздило залезть куда ему не следует, но тотчас нашелся: — Это сайгачьи рога. Ты же знаешь, что из них делают лекарство…

— Откуда ты достанешь столько рогов? Не станешь же ты бить сайгаков?

— Конечно, нет, Уразбай. У людей в домах есть рога, а я буду собирать. Думаю, и у тебя они могут оказаться.

— Да, есть пары три…

— Вот и хорошо.

— А ты знаешь, Эсманбет, в степи родился белый сайгак.

— Разве это редкость?

— Большая редкость. И радость большая, Эсманбет. Белый сайгак к добру, к миру, будет урожай…

— Это хорошо. Клянусь, если даже в Америке хороший урожай, у меня радость на душе. От добра соседа вреда не бывает.

— Правдивые твои слова. Пусть всюду будет урожай. Ну, я пойду, Эсманбет. Спасибо не говорю, потому что между родственниками это не полагается.

— Заходи, будем рады. Как бахча твоя, даст колхозу доход?

— Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить… — Уразбай сплюнул через плечо, спускаясь по лестнице, увитой виноградником, — будет добрый урожай, будут сладкие арбузы детям на радость…

Уразбай вернулся домой в хорошем расположении духа. Бийке не было дома. За ней зашла подруга, и они ушли куда-то, взяв с собой рукоделье.

Уразбай пошел на бахчу, позвав с собой и жену. Они взяли два кетменя. День мягкий, грешно не воспользоваться таким днем. А арбузы любят, чтобы за ними поухаживали. Колхозная бахча за аулом занимает немалый участок земли. Бригадиром там Уразбай, а в бригаде у него одни женщины. Морока с ними. «Лучше бы пасти стадо ишаков», — говорит иногда Уразбай, но на самом деле не сердится на женщин. Да и они уважают своего бригадира..

— Ты, жена, следи за дочкой, — говорит Уразбай, пока идут до бахчи. — Не позволяй ей ночевать у разных подруг. Чтобы будущие родственники не подумали…

— А что, из-за них нашу дочку в тюрьме, что ли, держать?

Уразбай искоса поглядел на жену. Она не из ногайцев, а кумычка из Аксая. Красивая была. Немного сморщилась с годами, но можно еще и теперь залюбоваться ею, особенно когда она сердится.