Антонина Коптяева - Товарищ Анна

— Да, всё что было там, внизу, поднято на-гора, измельчено и превращено в пыль, — рассеяно отозвался Ветлугин. — Во время флотации даже золото становится невесовым, — и ещё он сказал, желая перевести разговор: — Когда-то жена американца-изобретателя заметила во время стирки белья на реке, как пристают песчинки к пузырькам мыльной пены. Так возникла идея флотации: вместо песчинок люди заставили оседать на пузырьки минералы с золотом. Золото становится легче воздуха!..

— Но для этого нужны колоссальные затраты, для этого нужно взорвать и вынуть из-под земли сотни тысяч... миллионы тонн камня, — снова напомнила Анна. — Какой это гигантский труд! Представьте, что ваш проект был бы осуществлён... Ведь это на глубине в сто восемьдесят пять метров! Когда-нибудь люди посмотрят на следы наших трудов и удивятся им. Когда-нибудь... Но они-то, эти люди, будут знать, что не в пыль, а в радость человека превращена жизнь камня, поднятого нами из глубины. Смотрите, как осела земля. Какая огромная тяжесть опустилась туда! Но всё это держалось, пока мы не разрушили целики, на которые опирались верхние слои горных пород.

— Целики? Да... — повторил Ветлугин, и лицо его снова приняло выражение гордого упрямства, когда он представил мощную опору для каменной кровли, которую создаст стройная система его десяти стен-целиков.

— Вот об этом-то мы и должны подумать в первую очередь, дорогие товарищи, — заговорил Уваров, который до сих пор молча забавлялся тем, что сталкивал камешки с края воронки и следил, как, гулко подпрыгивая, скатывались они вниз. — Подумать о том, чтобы не устроить такой вот обвал во время производства работ. Имейте в виду, что история горного искусства отмечена многими гробами.

В помещении раскомандировочной они надели поверх своей шахтёрскую одежду и, сразу изменённые до неузнаваемости, направились коридором штольни к подъёмной клети.

Клеть плавно подошла к выходу колодца, звякнул железный затвор, и рабочие в грязных, мокрых донельзя спецовках замелькали мимо, громыхая сапогами по камню рудничного двора: выходила утренняя смена, проводившая передовой штрек на нижнем горизонте. Выходили мастера углубки, проходчики мокрых передовых забоев — мастера ответственнейшего шахтёрского труда.

Узнавая Анну, иные широко, радостно и устало улыбались, а она и хотела бы улыбнуться, да не могла, встревоженная мыслью, как убедить Ветлугина в непригодности его проекта, чтобы не подвести потом этих доверенных ей людей.

Клеть, только что взлетевшая, снова дрогнула и стремительно упала в темноту. Мелькали вдруг ярко освещенные дворы горизонтальных штреков, мелькали в них, как в окнах, фигуры людей, и снова слепая темнота, да жёсткий шорох клети, да плеск воды, льющейся со стен колодца.

На сто тридцать пятом горизонте, то есть в горизонтальной выработке на глубине в сто тридцать пять метров, Ветлугин, Уваров и Анна вышли. Глянув на клеть, снова ринувшуюся в сырую глубину колодца, Анна сказала Ветлугину:

— Сначала мы посмотрим старые работы, поговорим... Да, говорить мы будем здесь, а потом спустимся в передовой штрек сто восемьдесят пятого горизонта. Там сейчас столько воды, что едва успевают откачивать. Разговаривать там будет трудно.

Анна повернулась и пошла по «двору» штрека, где было особенно светло и сухо: здесь работали моторы, обслуживавшие этот этаж рудника.

«Сейчас я проведу тебя по нашим старым следам и ткну носом в то, что мы напортили в прошлом, и в то, что могло бы получиться из твоего дурацкого проекта в будущем!» — с холодным тяжёлым бешенством думала Анна, идя первой по просторному коридору штрека. Она шла, увёртываясь от вагонеток, подталкиваемых откатчиками, грузно ступая резиновыми сапогами по доскам настилов, под которыми текла вода, собиравшаяся сюда к водосливу из всех просечек «этажа». Местами вода текла даже поверх досок, и с бревен потолочного крепления лился настоящий дождь, — тогда Анна сутулилась, втягивала голову в плечи и шла быстрее валкой, проворной походочкой, неуклюжая и широкая в своей брезентовой куртке.

Свет фонаря упал снизу на молодое лицо. Под твёрдым подбородком блеснула пряжка ремня. Металлическая каска придавала шахтёру вид мужественно-суровый, но если бы снять эту каску, отжимавшую сзади узел волос на самые плечи, эти жёсткие брезентовые штаны и куртку, то перед разбитым люком оказалась бы просто миловидная женщина, встревоженная и даже смущённая.

Выпускной люк был разбит взрывом. Но что же делать, если к выходу спускаются большие глыбы? Вот сегодня снова спустилась одна пудов на шестьсот, а из-за неё застряла вся руда. Глыбу разбурили, взорвали... Вместе с ней взорвался затвор люка. В развороченное отверстие выперла и раздробленная руда; выпускаемая под тяжестью собственного веса, она не разбиралась, куда ей следовало выходить, и безобразной грудой завалила коридор штрека. Рабочие не успевали подбирать руду, нагружая вагонетки лопатами.

«Всю механизацию свели назад к лопате! — думала Анна с горечью. — Но мы хотели дать руду скорее и дешевле, — тут же возражала она себе. — Мы хотели создать мощный, непрерывный поток руды, и мы его создали, только вот этого мы не предусмотрели... Да, именно этого мы не предусмотрели! — сказала она себе удивлённо и радостно. — Что если люки и эти вагонетки перенести в нижний этаж и туда перепускать руду... А под выпускными воронками... вот здесь, на этом горизонте, положить над устьем добавочного колодца рельсовые грохота... Крест-накрест... Все крупные куски, которые не пройдут в отверстие этой решотки, взрывать здесь».

— Мы должны внести в проект дальнейшей разработки горизонт грохочения, — сказала Анна громко,сразу захваченная своим открытием, ища глазами Уварова, — такого же серого и огромного в своей спецовке, как остальные шахтёры. — Понимаешь, нечто вроде решета на промежуточном этаже, такие решотки из рельс, и, в случае надобности, вторичная распалка над люком. Тогда люки не будут повреждаться и выпуск руды пойдёт без перебоя. Ну вот, спросим его...

Анна обернулась к рабочему-забойщику и стала объяснять ему, оживлённо блестя глазами. Она не терпела промедлений, отсрочек, долгих размышлений, быть может, даже слишком нетерпеливая в своём желании действовать. Уваров хорошо знал эту её сторону и сейчас, наблюдая, как она сразу на непосредственно заинтересованном человеке проверяет возникшую у неё деловую мысль, сразу подумал о её отношении к проекту Ветлугина. Нет, её нельзя было обвинить в недостатке смелости. Она уже доказала своё уменье «пойти на риск», когда за этим риском была действительная перспектива.

Уваров был рассеян, но Анна увлекла и его, и он тоже стал слушать, глядя при этом больше на забойщика, и когда забойщик неожиданно хорошо, располагающе, улыбнулся, Уварову самому захотелось улыбнуться: так нужно и просто было всё, о чём говорила Анна.