Антонина Коптяева - Товарищ Анна

Уваров не успел ничего ответить. Сдержанное волнение Анны расстроило его сильнее всяких слов и жалоб.

«Ты не хочешь быть мелочной, — тревожно размышлял он, провожая взглядом уходившую Анну. — Ты допускаешь эту красавицу в свой дом, разрешаешь ей играть с твоим ребёнком и потихоньку испытывать прочность твоей семьи... Эх, Аннушка, я бы на твоём месте выгнал её!»

Уваров повернулся и медленно направился в другую сторону. Он шёл, твёрдо ступая, по каменистой дорожке, но если кто-нибудь остановил бы его и спросил, куда он идёт, то он не сразу нашёл бы, что ответить. Его остановила вода, над которой вдруг оборвалась дорожка. Мостков не было. Уваров огляделся и увидел, что зашёл далеко.

Гибкие кусты молодого лозняка шелестели над мутной водой речонки, сквозь их листву, негустую, бледно-зелёную, виднелась долина, просторно огороженная горами. Вдали, среди островерхих серых валов песка и камня, с лязгом и скрипом тяжело ворочалась в своём котловане землечерпалка-драга. Поднятая с глубины и промытая ею золотоносная земля зубчатым широким следом тянулась по долине. Людей не было видно. Казалось, огромная машина-судно сама выполняла свою работу. Её пронзительные стоны ещё более одушевляли её: как будто она искала что-то и жаловалась на трудную необходимость этих поисков.

Уваров рассеянно огляделся по сторонам и сел на реденькую прибрежную травку.

В камнях, вынутых из неглубокой заброшенной ямы, тоненько напевала, посвистывала мышь-каменушка. Нервно пошевеливая острым, усатым рыльцем, она уже хотела выбежать из дремучих для неё зарослей петушьего проса, но увидела человека, попятилась. Вместе с нею подался в траву выводок рослых рыжих весёлых мышат.

Уваров не видел того, что творилось за его спиной. Мышь ли это пела или птица — ему было безразлично. Он думал о словах Анны, и самые противоречивые чувства раздирали его сердце. Ему вспомнилась Маринка, такой, как она была года два тому назад, когда они познакомились. Андрей сидел тогда у стола, держал её на коленях и рисовал для неё на большом картоне голову лошади. Рисунок получился хороший, но Маринка спросила:

— А где ещё глазик?

И не отступилась до тех пор, пока Андрей не испортил рисунок, нарисовав на щеке лошади второй глаз. А нынче она этого уже не потребует: она стала понимать больше, чем ей следовало. Недавно она даже заявила ему, Илье Уварову:

— А ты совсем не «изячный». Толстый какой!

Уваров посмотрел на свои большие руки, смирно лежавшие на коленях, и несколько раз сжал и разжал кулаки.

«Добрый кряж!» — подумал он с горькой насмешкой и вдруг страстно пожалел о своей неуклюжести, о своём широком, таком простом, ничем не примечательном лице.

Тихий разговор вывел его из невесёлого раздумья. Он поднял голову и посмотрел в ту сторону. По берегу медленно шли Валентина и Ветлугин. Тайон нехотя тащился за ними. Уварову стало неудобно, что его увидят сидящим на берегу, как тоскующая Алёнушка. Он хотел было подняться, но тут же махнул рукой и остался сидеть внешне спокойный, даже вялый.

— И вас выманила хорошая погода? — крикнул Ветлугин, останавливаясь.

— Пойдемте с нами! — предложила Валентина с ласковой улыбкой. — Виктор Павлович нашёл неподалёку очень интересные отложения известняков. Там сохранились остатки древних растений и разных малявок.

— Как же это вас заинтересовало? — спросил Уваров, досадуя на то, что почувствовал себя подкупленным её доброжелательством. Он хотел быть суровым по отношению, к ней за неприятности, причиняемые ею Анне. — Ведь вы не любите ничего, что наводит на мысли о прошлом, — добавил он, а про себя заметил: «И что за охота у неё кружить всем головы?»

— Я говорила это в более узком смысле, — возразила Валентина и нахмурилась, лицо её сразу стало старше. — А иногда я говорю совсем даже не то, что чувствую. Интересно иногда проверять свои чувства. Спор, как свежий ветер...

— Сквозняки в голове, — пробормотал Уваров, поднимаясь.

— Вы находите меня легкомысленной? — с упрёком спросила Валентина. — Что же дало вам повод так думать обо мне?

— Ваши собственные слова, — сказал Уваров и пошёл рядом с ней, несколько озадаченный её простотой. — Попусту спорить, что воду в ступе толочь. Это может быть и от молодого задора и от пристрастия к красивой фразе.

— Нет, для пустословия я слишком нетерпелива! Правда! — вскричала Валентина, заметив усмешку на лице Уварова. — Вы уже готовы обвинить меня в легкомыслии и ещё бог знает в чём, а я просто далека от всех условностей, пожалуй, нетактична и невыдержанна. Но, во всяком случае, искренна.

— Да ведь вы только что заявили, что можете говорить не то, что чувствуете, — упрямо сказал Уваров, не глядя на неё, чтобы не поддаваться обаянию её женственной прелести. Но голос её, взволнованный и чистый, невольно трогал его. — Замуж вам надо выйти, — буркнул он, опять недовольный собой. — Тогда постепенно всё войдёт в норму.

— А я не хочу в норму. И вы не можете желать мне того, чего избегаете сами, — резко сказала, Валентина, не заметив при этом подавленного вздоха Ветлугина. — До сих пор мне не особенно верилось в возможность семейного счастья, — промолвила она после небольшого молчания.

— А теперь? — спросил Ветлугин, едва заметным движением прижимая её локоть.

— А теперь я старше стала, — снова противореча себе и не замечая этого, уклончиво ответила,Валентина. — Трудно устраивать свою жизнь заново, когда тебе уже не восемнадцать лет, когда на жизнь смотришь трезво, когда чувства и требования к человеку совсем иные.

— Чему вы так язвительно усмехаетесь? — вспылила она взглянув на Ветлугина.

— Только не язвительно! Мне кажется, чувства всегда одинаковы и даже безрассуднее становятся с годами. Безрассуднее именно потому, что во всём остальном смотришь на жизнь трезво.

Валентина выслушала Ветлугина и рассмеялась:

— Пусть Уваров ещё раз обвинит меня в противоречии... Как говорил поэт Уитмэн: «Разве я недостаточно велик, чтобы вместить в себе противоречия?» Нет, серьёзно, я соглашаюсь, но с поправкой: безрассуднее потому, что любишь сознательно... Во всяком случае, можешь определить, какое значение это имеет в твоей жизни.

Через несколько дней Уваров, Анна и Ветлугин направились на деляну стариков-старателей, где был назначен пуск гидровашгерта. Все трое были в приподнятом настроении: крупные механизированные работы устанавливались на старательском участке впервые. Нужно было провести их как можно лучше, чтобы заинтересовать всех старателей района и оправдать доверие самих стариков, ожидавших себе тысячу благ от этой установки.

— Интересное дело, — басил Уваров, — теперь я хорошо представляю, что значит, когда почва уходит из-под ног. Бурильщики наших камер на руднике напоминают мне людей, идущих против движения конвейера. Правда! Шахтёры — всё-таки отчаянный народ. Силёнкой и характером они напоминают мне моряков. В молодости я служил в Тихоокеанском флоте... Как же! С Урала многих туда отправляют.