Николай Глебов - Бурелом

— Вы, папа, хотите что-то сказать?

— Да. — Крапивницкий остановился возле дочери и в раздумье погладил бороду. — Видишь ли в чем дело, — заговорил он не спеша. — Я ничего не имею против твоих друзей, но ты должна понять, что Черепанов — человек не нашего круга и знакомство с ним едва ли украсит твою репутацию, ты ведь интеллигентная девушка!

— Папа, и вы должны понять, что мы живем в такое время, когда старые понятия меняются, как и само общество. Я еще не знаю, каким оно будет, но я чувствую, что оно будет более совершенным и отношения в нем будут новыми, без привычных предрассудков.

— Это в будущем. А сейчас не лучше ли придерживаться тех условностей, к которым мы привыкли?

— Нет. — Галя положила руки на плечи отца. — Папа, вы как-то говорили мне, что ваши родители терпели нужду и что вам с трудом удалось попасть в лесное училище и получить звание кондуктора. Так почему же вы так настороженно принимаете революцию? Ведь то, что происходит на наших глазах, заставляет по-новому смотреть на мир, принять его с чистой душой. — Галя отошла к окну. — Я знаю, мама и Алексей осуждают мое знакомство с большевиками, или, как выражается Алексей, с неучами. Но эти неучи, несмотря на трудности, идут к вам за лесом, чтобы строить школы и больницы. Эти неучи, — продолжала уже с жаром Галя, — заботятся о просвещении народа, его лучшей доле. Я преклоняюсь перед такими неучами и ставлю их выше лощеных сынков избранного общества. Может быть... — Тут Галя выдержала короткую паузу и сказала проникновенно: — Я пойду вместе с теми, кто строит новую жизнь. — И, заметив нетерпеливое движение отца, сказала мягко: — Нет, папа, не сейчас. Это ведь не так просто. Многое мне еще не ясно, и не все я разделяю. Время покажет. Не сердитесь на меня, папа. — Галя посмотрела на отца любящими глазами.

Старый Крапивницкий молча погладил ее волосы.

— Об одном прошу — береги себя, — произнес он и, вздохнув, закрыл за собой дверь.

На Ольховском кордоне молодого Крапивницкого встретили не очень приветливо.

— И тащит тебя лешак в такую глухомань, — принимая лошадь Алексея, заговорил лесник. — Поди, поохотиться приехал? Что ж, поживи, глухарей здесь хватит, Сейчас у них самая свадебная пора. Токуют — спасу нет. Давай заходи, — пригласил он приезжего в дом.

За столом разговаривали мало. Уставший Алексей вскоре ушел в маленькую горенку, где жила когда-то Глаша, и уснул.

Как только за ним закрылась дверь, Феоктиса спросила мужа:

— Надолго он приехал?

— Кто ево знат. Не откажешь — сын лесничего. Из уважения к Ивану Михайловичу надо принять. Да хватит тебе брякать посудой-то. Исшо разбудишь, — сказал он сердито жене.

Через час на кордоне все погрузилось в сон.

Глухариный ток от жилья был недалеко, и Леонтий с Крапивницким вышли незадолго до рассвета. Снег в низинах еще не растаял и за ночь покрылся тонкой коркой льда. Чувствовался предутренний холодок, и охотники прибавили шагу. Не доходя до лесной полянки, Леонтий подал знак.

— Чуешь? — В полусумраке наступающего утра было слышно, как на лесной опушке чуфыркал глухарь. — Как только перестанет петь, стой, не шевелись. Птица чуткая, а когда токует, ей все нипочем. Тогда можно смело перебежки делать, — учил он Крапивницкого.

— Знаю, — отрезал тот.

Леонтий еще со вчерашней встречи произвел на Крапивницкого неприятное впечатление. «Медведь, — подумал он с неприязнью. — Пожалуй, попадешь к нему в лапы, не скоро вывернешься», — пронеслось у Алексея в голове, когда он посмотрел на могучую фигуру лесника.

В то утро охотникам удалось убить двух глухарей и капалуху [6] Капалуха — самка глухаря. . Подобрав добычу, направились домой.

Солнце уже взошло. Осветило пышные кроны деревьев и светлыми полосками легло на опавшую хвою. Воздух был прозрачен и напоен чуть уловимым запахом распускавшегося сосняка.

Леонтий молчаливо шел крупным шагом впереди Крапивницкого. Показались постройки.

— Теперь мяса на жаркое хватит, — промолвил как бы про себя лесник.

— У тебя выпить перед обедом не найдется? — спросил Алексей.

— Насчет этого — извиняйте. Вина теперь не стало, а гнать самогон не хочу.

— Почему?

— А потому, что хлебушко на это надо. А где взять? Наше дело лесное, а у мужика не купишь. У богатых выгребли, беднота сама зубами чакает.

Прошло две недели с тех пор, как Крапивницкий поселился у лесника. Утром Алексей уходил на охоту И возвращался только к обеду. Вечером небольшая прогулка, ужин и сон. Крапивницкого потянуло к людям. Однажды он забрел далеко от жилья и вышел на незнакомую дорогу. Посмотрел по сторонам и, заметив ехавшего на телеге крестьянина, пошел навстречу. Поравнявшись, поздоровался.

— Откуда, дядя? — спросил он одетого в домотканую сермягу мужика.

— Из Косотурья, — ответил тот неохотно и покосился на ружье Крапивницкого.

— Куда путь держишь?

— В Павловск. А ты что за допросчик? — уже сердито спросил в свою очередь мужик.

— Заблудился, вот и спрашиваю про дорогу.

— Ишь ты, — покачал головой крестьянин. — А где проживаешь?

— На Ольховском кордоне.

— Ты что, сродственник Леонтию?

— Нет, приехал поохотиться.

— Ну садись, подвезу до свертка. А там дойдешь до дому пешком.

Крапивницкий взобрался на облучину телеги.

— Лошадь, я вижу, у тебя неважная. Доедешь ли до города?

— Как-нибудь доплетусь. Придется шагом ехать. На рысях-то мужики отъездили.

— Почему? — Крапивницкий задержал свой взгляд на крестьянине.

— По той причине, что товарищи не только хлеб, но и овес для лошадей забирают.

— Значит, недовольны мужики?

— Кто недоволен, а кто и рад. Известно, народ в деревне разный. — Возница провел рукой по сивой в колечках бороде. — А вопче-то, похоже, отфорсили, — закончил он с усмешкой.

— Как отфорсили?

— А так. Раньше в амбаре было густо, а теперь пусто. Да исшо велят веником подметать.

По тону собеседника Крапивницкий понял, что тот недоволен новой властью, но продолжал с ним разговор осторожно.

— Что-то колеса-то у тебя поскрипывают? — заметил он.

— Скрипят, как и сама мужицкая жизнь, — отозвался спутник. Помолчав, добавил: — Колесам нужен деготь, а мужику — пашня.

— Но ведь по новому закону земля теперь принадлежит народу. Разве ты об этом не знаешь?

— Знать-то знаю, да мне не легче от этого. Вот, к слову сказать, имел я землицы не так уж шибко много, а товарищи из совета взяли ее и отдали другим.

— А тебя что, совсем оставили без земли?

— Нет, пошто, дали десятин пяток.

— А сколько было?

— Подходяшшо. А ты что допытываешься? — спохватился возница. — Кто есть такой?

Крапивницкий помедлил с ответом. «Сказать или не сказать? Похоже, мужик настроен против советской власти. Может быть полезным. А впрочем, черт его знает, что у него на уме». Крапивницкий повернулся к незнакомому крестьянину: