Виктор Лесков - Под крылом - океан.

Знал бы кто, как завидовал Глебов кадровым лейтенантам, попав из аэроклуба в боевой полк! Легкая у них дорога, неограниченная перспектива! Сами того не знают, что имеют. А на что он мог рассчитывать, если впереди такие орлы и следом подпирают не хуже? Только на свои силы! Там и начинался характер Глебова. Если летать, то только по высшему классу, нести службу — образцово, выполнить поручение — до последней точки. В боевом полку он стал коммунистом, получил первый класс, переучился на новейшую технику. Там назначили командиром звена.

Нет, не случайно после получения запроса командир полка первым вызвал к себе Глебова:

— Пойдешь летать на вертикальных?

Старшему лейтенанту Глебову и в полку было неплохо. Но душой почувствовал — это то, что ему надо: неведомое, трудное, но интересное.

— Пойду!

Таким образом и оказался Иван Сергеевич в морской авиации.

Ну а дальше пошла служба своим чередом. Осваивал новую технику Глебов легко, дали ему возможность окончить экстерном летное училище…

— Ноль двадцать два, зона три, безоблачно, видимость более десяти! — доложил Глебов из поднебесной выси. — Прошу выход на привод!

— Выход на привод разрешаю, две четыреста доложить! — дал возвращение на аэродром руководитель полетов.

Глебов перевел машину на снижение. Двигатель работал на малом газу, и его почти не было слышно. Самолет скользил к земле с шелестом потока на крыльях, играя бликами в лучах поднявшегося солнца…

Внизу многоцветная, от ярко-рубинового до нежно-желтого, палитра осени. Летал Глебов и радовался: светло-зеркальный разгорался день! Он довернул машину на посадочный курс, перешел на спокойное снижение по глиссаде. Прекрасно виден аэродром. И чем ближе, тем шире кажется распах полосы. Глебов запустил подъемные двигатели, начал рассчитывать посадку по вертикали.

Сначала он ничего не понял: перед лобовым стеклом будто разрыв осколочного снаряда. Ни отвернуть, ни изменить высоту было уже невозможно. Единственное, что успел капитан Глебов, — инстинктивно, на манер боксера, уклоняющегося от встречного удара, пригнуть голову за козырек приборной доски. И тут же пулеметной очередью пришлась по обшивке самолета — от носа до хвоста — серия глухих ударов. Что такое, откуда?! Не по показаниям приборов, седьмым чувством уловил Глебов сбой в работе подъемных двигателей. Когда он поднял голову, не было перед глазами привычного горизонта, не играла лазурью высота неба, а была только надвигающаяся земля в порыжелом цвете жухлой травы.

— Остановились подъемники!

Другой в такой ситуации и слова не может произнести, а Глебов доложил точную причину. «В какую сторону начнет валить?» Земля рядом, самое время рвануть держки катапульты.

Глебов потянул ручку управления, мало надеясь, что машина выйдет из снижения. Нет, пошла за ручкой, выровнялась… Но она была без скорости, почти на критическом угле атаки и плашмя провалилась вниз. Теперь линия горизонта ушла под самолет, а перед глазами лишь голубело чистое небо.

Глебов рывком двинул рычаг маршевого двигателя на максимальный режим и без промедления импульс за импульсом стал крутить сопло — перекладывать поддерживающую самолет силу снизу в горизонтальную тягу, на разгон скорости.

Дрожала вздыбленная вверх, на пределе аэродинамических сил машина, остановилась возле критической отметки стрелка указателя скорости, прибор изменения высоты показал медленное снижение самолета.

Кто бы сейчас видел Глебова! Побледневшее, искаженное напряжением лицо: глаза, кажется, не видят, уши не слышат. Сам он — лучшая из электронных машин, улавливающая малейшие изменения в поведении самолета. Его задача не дать свалиться машине, продержаться секунду, две, три. Только потянет на крыло — сработает катапульта и выкинет из самолета.

Он чувствовал себя зависшим над пропастью, но продолжал выбирать микрон за микроном, изменяя тягу таким образом, чтобы самолет и не рухнул без опоры реактивных столбиков, и набирал поступательную скорость.

Раньше чем стрелка указателя скорости тронулась на увеличение, Глебов по затяжелению ручки управления понял, что самолет обретает силу.

— Ноль двадцать два, ухожу на повторный! — передал он руководителю полетов.

— На повторный! — эхом повторил Вязничев.

До этого он Глебову и слова не мог сказать. Не успел. То летел самолет нормально, а потом вдруг, как споткнувшийся конь, припав на колени, метнулся головой вниз. У Вязничева и дух перехватило. Как будто ухнул по горло в прорубь: ни вдохнуть ни выдохнуть! «Падает Глебов!» У руководителя в таких случаях одна реакция, одна команда: «Покинуть самолет!» Рука метнулась к ключу радиостанции, но не успел сказать, Глебов его опередил. Как выстрелило в эфир его скороговоркой. А черев мгновение машина вздыбилась и с саднящим ревом пошла на второй круг. Вязничев проследил взглядом за самолетом, выждал, когда войдет он в нормальный режим полета, я тогда только запросил:

— Доложите, что у вас произошло?

Глебов ответил через паузу:

— Точно не могу сказать. После выхода на береговую как осколками ударило по фюзеляжу. Произошло самовыключение подъемных.

— Повторный запуск не производить, — на всякий случай предупредил Вязничев.

— Понял, понял, — как само собой разумеющееся подтвердил Глебов.

— Маршевый в норме?

— Параметры без отклонений.

— Повнимательней! Неизвестно, на сколько его хватит в таких условиях.

Понятно, что посадку выполнять Глебов мог только по-самолетному. А тогда это было непростым делом. На таких крылышках только за счет скорости и держался самолет. К полосе подходил, как в боевой атаке, — со свистом.

До самого приземления Вязничев не спускал с самолета глаз. Только когда в конце пробега скрутился жгутом, отделяясь, теперь уже не нужный тормозной парашют, Вязничев помягчел лицом:

— Ноль двадцать два, я к вам сейчас подъеду! «Что там могло случиться?» — ломал голову Вязничев, не зная, что и предположить. Какие осколки?

Он приехал на стоянку, а вокруг самолета весь технический состав толпится. Смотрит, будто технику на выставку выкатили.

Перед Вязничевым расступились. И разом разрешились все загадки: по яркой зелени фюзеляжа на входе воздухозаборников, по кромке крыла — кровавые сгустки со следами оперения птиц. Птицы к осени сбиваются в стаи. Какая-то и взметнулась перед самолетом. Такие случаи в авиации бывали.

— Товарищ командир, можно считать, охотничий сезон открыт, — шутили техники.

Чуть поодаль стоял капитан Глебов. И он не без интереса посматривал со стороны на свой самолет: надо же как разукрасило.

Вязничев подошел к нему, пожал руку:

— Как, Иван Сергеевич, разведка погоды? Видел, как тебя мотануло, слова не мог сказать. А каково тебе было?