Виктор Крюков - Свет любви

— Между прочим, майор Шагов правильно сделал: ты лишку хватил...

— Громов страшный службист... Ради карьеры он пожертвует и человеком. Не зря демобилизованные подарили ему намордник, — ответил Пучков и, как с ним часто бывает, впал в задумчивость...

— Я вижу, тебя агитировать за моего друга не надо? — спросил Беленький и повернулся, ища глазами фуражку.

— Конечно, не надо. Корнев настоящий парень. А вот Громов... Шагов сказал мне: «Примирите их; я сам прослежу, как вы сумеете это сделать, какой из вас воспитатель...» Навязался этот Громов на мою душу!

Через минуту Беленький стал прощаться. Пучков вышел из кабинета вслед за гостем. Зина сидела за столом, с которого еще не убрана была посуда, и держала книгу «Королева Марго». Пока в кабинете разговаривали, она не прочитала ни странички: ловила каждое слово мужчин. Взглянув на Пучкова, на Зину, на не убранную еще посуду, Беленький подумал: «Эх, дружок, простак ты, а вот жена тебе досталась трудная, ох трудная».

Еще темно. Пустынны улицы поселка Актысук. Давно расстались влюбленные пары. Изредка промчится поезд, прокричит осел или степной заяц — и опять тихо. Все спит — дома, тополя, степь. Над аэродромом висит слоистый белесый туман. Курсанты и летчики еще пикируют и взлетают во сне. А от палаток к стоянке движется узенькая, двухшеренговая колонна авиаспециалистов.

— Эскадрилья... стой! Напра-во!

Колонна остановилась, повернулась лицом к Пучкову.

— Старшина Князев!

— Я.

— Подготовьте к монтажу новые моторы. После выруливания придем помогать.

— Ясно!

И Князев идет к своему самолету, мерно раскачиваясь на ходу.

— Сержант Еремин!

— Я.

— Продолжайте восстанавливать машину. Пока темно, работайте с переносной лампочкой: внимательней просматривайте трубопроводы всех систем... Неужели вы не видели, что ставите? Такой перетертой трубке недолго лопнуть. Вытечет масло — мотор сгорит. А что внизу? Море, горы? Так что смотри, Еремин... И не надейся, что Корнев все неисправности заметит. На испытания машины в воздухе полетите вместе.

— Слушаюсь! — одновременно ответили оба и удалились.

— Старшина Громов!

Молчание.

— Старшина Громов!

— Я, — недовольно отозвался Громов.

Совсем превратил его в ничто этот новоявленный инженер. Когда это было видано, чтобы старшина эскадрильи работал еще и как механик?

— Слишком долго, старшина Громов, раскачиваетесь с приемкой машины...

— Это не машина, а, как вы сами говорили, «старушенция», из которой песок сыплется... Как же ее принимать?

Никто даже не улыбнулся.

— Составьте дефектную ведомость и придите ко мне, — подсказал Пучков.

— И составлю... Ведь мне же отвечать за жизнь курсантов.

— Вот и отлично, Примете машину и полетите с инструктором на испытания... Ясно?

В последнее время Пучков усвоил по отношению к старшине тот не допускающий возражений тон, который в разговорах с подчиненными обожал сам старшина.

Через несколько минут строй поредел и стал самопроизвольно смыкаться. Кое-кто из стоявших в задней шеренге натягивал комбинезоны. Здесь не строевой смотр, и такие «вольности», за которые Громов бы дал выговор, были в порядке вещей. Пучков, будто не замечая, продолжал давать указания. Через двадцать минут перед Пучковым остался, как всегда, только Миша Пахомов...

— Ну, а вы пойдете в мое распоряжение, — сказал ему Пучков.

Миша прекрасно знал, что это значит: развозить баллоны с воздухом и кислородом, наводить порядок в капонирах и каптерках, смотреть, нет ли в курилках масляных тряпок или дымящихся окурков.

— Надоело мне быть подметалой, товарищ техник. Неужели я хуже всех? — пожаловался Миша.

Пучкову было искренне жаль этого трудолюбивого, но незадачливого моториста: не его ведь вина, что он от рожденья рассеянный. Но ведь какая-то одна забытая в кабине отвертка может заклинить тяги управления и привести к катастрофе... Нет, не место Пахомову на самолете.

— Товарищ техник, — продолжал Миша, — скоро демобилизация. В нашем колхозе разных моторов много. Я моторист, колхозу нужный человек, а вы меня к машинам не подпускаете. Я уже моторы заводить разучился. Прошу: переведите на самолет.

— Я хотел вам выговор перед строем объявить. Почему подпустили осла к самолету? Вы дежурный по стоянке — надо было смотреть. Секунда промедления — и пропеллеры сделали бы из него фарш, а механики расплатились бы за него из собственного кармана...

— А я-то причем? — не вытерпел Миша. — Что я, звал этого ишака на стоянку? В нашем поселке разная тварь настолько обвыклась с шумом — хоть пастуха у аэродрома ставь...

— Вы еще и пререкаетесь?

— Виноват, товарищ техник...

— Конечно виноват: сколько раз кормил осла на стоянке остатками обеда?

— Так я не думал, что он опять припрется...

Добродушное широкое лицо Миши покраснело, он и сам не рад, что осел привязался к нему.

— Я теперь не подпущу его и на пушечный выстрел...

— И это будет в интересах дела. Исполняйте свои обязанности. — И Пучков, жалея, что потратил на этот разговор время, поспешил к машинам.

Надо бы и в монтаже «старушенций» помочь, да ничего, справятся — там Корнев. А вот Еремин...

Этот долговязый несобранный механик прямо-таки удивлял Пучкова. Самолет и мотор он знал теоретически неплохо, на проверках отвечал обстоятельно и точно. Но теория — еще не все. Прежде чем Пучков мог бы положиться на Еремина, ему надо было стать «технарем». В это слово, бытовавшее в эскадрилье еще с тех пор, когда для запуска моторов применяли беспримесный спирт, вкладывались такие качества специалиста, как самозабвенная любовь к делу и выносливость. Этих качеств Пучков в Еремине не находил: какой «технарь» оставит живую работу на самолете и по своему желанию начнет бессменно нести наряд? Ведь наряд вне очереди — это взыскание...

Еремин начал обслуживать только что принятый им самолет. Он, как новичок, не давал бригадиру Корневу и пяти минут спокойной работы.

— Что у тебя? — спросил его Корнев.

— Законтрил тяги управления газом, да не знаю, правильно или нет. Проверь...

Корнев спустился по стремянке на землю, пошел к левому мотору. Снаружи вдоль мотора тянулся тонкий стальной прут с блестящими хомутами в местах его соединения с рычагами карбюраторов. На эти рычаги надевались заслонки карбюраторов, открывавшие больший или меньший приток горючей смеси в цилиндры. При помощи стальных тяг заслонки соединялись с пультом управления самолета. Двигал летчик вперед рычаг газа — заслонки открывались, и мотор увеличивал мощность; отводил назад — пропеллер сбавлял обороты.

Корпев ощупал прут, проверил, крепко ли затянуты на нем хомуты, и сказал, что контировка хорошая.