Виктор Крюков - Свет любви

С летного поля дул ветер, над ним звенели жаворонки, сияло солнце, бездонный голубой шатер неба висел над ним. Вдали показался человек. Это был майор Строгов. Нахлестывая прутиком колючий татарник, он шел краем летной полосы из своего палаточного городка, сверкавшего на солнце десятками плексигласовых и целлулоидных оконцев. Он был в хорошем настроении: наконец-то аэродром освободился. Теперь техника и порядки будут новые...

Вдали, там, за строем собранных и испытанных в воздухе серебристых машин, темнели тракторы и тяжелые катки. Военные строители продолжали увеличивать взлетную полосу. Строгов чувствовал уже себя хозяином на аэродроме, где когда-то был курсантом и рядовым инструктором. Скоро этот аэродром станет плацдармом воздушной защиты большого города... Он хорошо воевал, к нему вливается опытный технический состав. «Технари» быстро переучатся и обеспечат боевую готовность машин.

Строгов расстегнул ворот шелкового, без подкладки кителя и свернул к сараю (поскорее в тень), когда увидел лежавшую на краю аэродрома женщину в синем платье.

Он остановился, удивленно посматривая на нее с высоты своего богатырского роста. Ее плечи вздрагивали, но он не заметил этого и сказал с укором:

— Здесь, гражданочка, не загорают...

Лена встала, с лихорадочной быстротой стала искать носовой платок, спрятанный в рукаве.

— Ах... это вы... Извините... Что с вами? — участливо спросил майор. Он помнил ее. Он хорошо помнил ее красивое лицо и глубокую грусть в глазах. Это было совсем недавно, в душной палатке с закрытыми наглухо окнами и дверями. Дул сильный ветер, и все, кто испытывал истребители и кто обслуживал полеты, обедали на старте в этой палатке. И она, эта красивая, но замкнутая официантка, была так невнимательна к нему, командиру полка: вместо «летного» обеда подала обед «технический», без яиц, без шоколада. Но она понравилась ему, и потому он съел обед, не высказав упрека. Когда же узнал, что у нее недавно погиб муж, он понял, почему она была так рассеянна.

— Не надо так... — повторил он. — Вставайте, пойдемте в лагерь.

Лена встала, смахнула слезы, тяжело вздохнула.

«Я рад расстаться со своей дражайшей половиной, а эта все еще убивается. Видно, сильно любила мужа», — подумал Строгов.

— Вам надо отвлечься от своего горя, — сказал Строгов. — Помню, в столовой вы были так рассеянны... Как вы смотрите на то, чтобы пойти со мной, скажем, в театр?..

Лена испуганно отвернулась в ту сторону, где стоял ТУ-2 Николая Князева. Она часто думала о своем молчаливом друге и даже в темноте узнавала его по походке. Он все еще присылал Наташеньке игрушки, а заходил реже...

— Я спешу!.. — И она торопливо пошла в сторону, хотя с майором ей было по пути.

В новом полку Пучкова назначили техником звена. Реактивных самолетов он никогда не изучал, поэтому его откомандировали в городок, где были организованы краткосрочные курсы.

Дней десять спустя он вернулся на родной аэродром.

Как многое изменилось тут! В те дни, когда он руководил перегонкой «старушенций» к железнодорожной ветке, пустота, оголенность стоянки как-то в сутолоке дела не бросилась в глаза. Но теперь, не увидев ровного строя бомбардировщиков и истребителей, к которым привык, как к людям, прослужившим с ним не один год, он загрустил. «Их было много, — подумал Пучков о самолетах, — и каждого из них я мог отличить от другого даже в темноте». Он испытывал такое ощущение, будто отсутствовал не десять дней, а год, много лет. Такие чувства овладевают нами, когда мы, входя по приезде в свое жилье, видим, что вся обстановка расставлена по-новому. Может быть, все это Пучков испытывал и потому, что его подчиненные стали не теми, кем были прежде. Все, кто подлежал демобилизации и ждал дня, когда сформируется эшелон, как-то вдруг изменились в его глазах: одни стали серьезнее, озабоченнее, другие ликовали. Одни механики, нарушая субординацию, стали обращаться к нему, как равные к равному, запанибрата, и звали в ресторан, другие выкладывали свои обиды, но больше было таких, чье отношение к нему выражалось в словах:

— Сергей Сергеевич! Ты настоящий человек, в гражданке о тебе рассказывать будем.

Все доброе не было забыто: механики вспоминали, как он старался убедить их и тогда, когда Громов наложил бы арест, как справедливо распределял наряд, как помогал им в трудную минуту. Ему дарили на память книги с надписями, самодельные безделушки. И всех механиков превзошел Князев. Он подарил технику такой самодельный клинок, за который, как говорили, ему давал пятьсот рублей какой-то офицер. Все то, что сдерживалось прежде строгой армейской подчиненностью, теперь, накануне расставания (и, может быть, навек), прорвалось сразу и умилило Пучкова. «Да, — думал он, — посеявший доброе, добро и получит».

Сегодня вечером в домик Пучкова ввалилось сразу человек двадцать.

— Салажат мы не взяли, товарищ стартех, — сказал Князев, — но с нами, «стариками», вы должны поехать в ресторан. Давно бы надо, да все не осмеливались как-то... Служба она служба, а теперь кто-то из нас демобилизуется, кто-то уходит в другие звенья... Ты нам уже не начальник, а просто друг.

— Вздумали! В ресторан... — упрекнул их Пучков.

— А что тут такого? Откупили же наши механики ресторан, когда Желтый женился, — напомнил Ершов.

— Так за это я тогда поплатился... А сейчас — не свадьба...

— Эх, товарищ инженер! Забыли вы завет старого Тараса Бульбы: «Нет уз святее товарищества...» Мне, может быть, посидеть с вами да другими хочется больше, чем жениться. Чувствую: совесть моя измучается, если уеду домой, как неблагодарный... Ты нам сделал такое... — В поисках слов Князев переступал с ноги на ногу. — Вот Ершов, например. Разве ему дали бы звание, если б в эскадрилье верховодил Громов? Наложил бы в личное дело одних взысканий — кто бы осмелился выдвигать такого на офицера? А ведь Ершов — артист своего дела...

— Что вы, друзья, — улыбнулся Пучков. — Никакой благодарности мне и не надо. Ну, зачем вы завалили меня подарками? Если я действительно вас чем-то тронул, — знаете, какой подарок хотелось бы мне иметь?

— Какой? — раздалось несколько голосов.

— На днях, друзья, — Пучков окинул своих механиков взглядом, — вы разъедетесь по разным аэродромам, а многие — по селам, городам... То есть вы начинаете новую жизнь. И чтобы вы меньше совершили ошибок, хочу сказать: есть в жизни две очень важные вещи... Первая — это выбор специальности. Человек, не имеющий призвания, всю жизнь, как слепой котенок, блуждает впотьмах. В одно дело сунется — ушибется, в другое — совсем провалится. А любовь к делу — она, как свет, с ней не будешь блуждать, с ней легко идти по жизни. Это, как закон, друзья...