Эльза Бадьева - Допуск на магистраль

— К нам?

— в Тынду. Оформляться.

Лицо мужчины было знакомо.

— Только что поезд ушел.

— А следующий?..

— Спроси у диспетчера. Вот сдадим в МПС, пойдут пассажирские, тогда расписание в новом зале повесят.

«Кто же этот мужчина?» — не мог вспомнить Петька.

— Второй раз сюда пожаловал? — открытое широкое лицо, доброжелательная улыбка...

— Второй. Учиться ездил.

— Шофер, что ли?

— Машинист бульдозера.

— Такие здесь нарасхват.

Блестящие черные глаза озорно, прицельно сощурились, и Петька мгновенно вспомнил оранжево-красную «агээмку», остановку на щедрой голубичной плантации и такой же вот ободряющий, дружеский взгляд.

— Владимир Иванович! — обрадовался он. — Здравствуйте!

— Здравствуй, — рассмеялся Кузнецов. Он не помнил Петькиного имени, но это не имело значения.

Они стояли на морозе посреди поселковой улицы, и только что Петька поеживался, а тут сразу перестал чувствовать холод, хотел продлить разговор. Но Кузнецов махнул рукой в сторону ближайшего дома, сказал:

— Зайди в гостиницу, договорись. Переночуешь, утром уедешь. А лучше — самолетом.

— Дорогу хочу посмотреть, — признался Петька.

— Тогда другое дело, — все так же понимающе улыбался Кузнецов. — Счастливо тебе. — И пожал руку.

В гостинице девчонка-комендант проверила документы и устроила Петьку на единственной свободной кровати, предупредив: «Только до утра. Хозяин из рейса вернется». А утром, еще в темноте, едва не заблудившись среди новых улочек и закоулков, составленных из вагончиков и сборных домиков, он добрался до станции. Увидел в свете прожекторов над дверью заветную вывеску «Станция Бам. ОВЭ» и удивился. Вагончик был не желтого цвета, а синий, обшарпанный... Перекрасили? Поставили другой? И, войдя, первый взгляд бросил он не на дежурного, сидевшего за столом перед телефонами, а на печку — плиту самодельной кладки, от которой приятно тянуло теплом.

Печь была та самая, с двумя конфорками и широкой железной трубой. Именно ее, заканчивая работу, обмазывал глиной печник, оказавшийся начальником станции... И дежурную Петька узнал: «тетя Нина», Нина Ивановна Каспирович. Она была чем-то озабочена: звонила по телефону, проверяла накладные, вызывала сопровождающих грузы.

Петьку она не узнала, но помочь — помогла. Разрешила ехать в тепловозе и с машинистом переговорила: «Возьми парня. В Тынду едет, оформляться». И тот не возражал: «Пусть садится».

Эта фраза — «В Тынду, оформляться» — оказалась прямо-таки паролем, открывавшим Петьке не только гостиничную дверь, кабину тепловоза, столовую во время перерыва, но — и самое главное! — человеческие сердца. С первых шагов по студеной, промерзшей за зиму бамовской земле Петька чувствовал: всякий, кто слышал от него этот «пароль», неизменно проявлял уважительный интерес, чем мог помогал, оказывал гостеприимство.

Два спаренных тепловоза бесшумно подошли к станции. Человек восемь пассажиров тут же забрались во вторую «половинку», а Петька рискнул «попытать счастья». Ухватился за поручни головной кабины ведущего.

— Куда тебе? — заступил дорогу помощник машиниста.

— В Тынду, оформляться, — сказал Петька, и это был допуск на магистраль.

Помощник подумал и отступил, пропуская.

Поезд тронулся мягко, почти незаметно. Набирая скорость, плавно свернул на север и привычно, уверенно покатил к первым на соединительной ветке станциям, В кабине стало уютно от мягкого света приборов на панели управления, от ровного дыхания мощных двигателей за спиной, в машинном отсеке.

— Если повезет, вечером будем в Тынде, — пообещал помощник машиниста, предупредив: — За Янканом — ограничения.

Голос показался Петьке знакомым, но он не обратил на это внимания — во все глаза смотрел через ветровое стекло на дорогу, высвеченную сильным прожектором, но, кроме самих путей — ровно положенной колеи, как по лесенке стремительно бежавшей впереди тепловоза по заметным в мелком снегу шпалам, — ничего не видел. Только угадывалась в темноте сгущенная чернота лиственничной голой тайги да закрывающие по сторонам небо покатые спины сопок.

Проскочили Девятый километр — ни огонька не светилось в карьере, будто его там никогда и не было. Укладка ушла за две сотни километров, и теперь ее снабжали балластом другие карьеры, открытые там, поблизости. Не останавливаясь прошли Штурм — плавно, летяще, на большой скорости, как ходят поезда по давно обкатанным хорошим дорогам.

Петька все время стоял между креслами у ветрового стекла, как у огромного телеэкрана. Поммашиниста поглядывал на него изучающе, и Петька, чувствуя это, тоже косил глаза в его сторону: помощник связывал его, беспокоил.

— Чайком бы побаловаться, — не отрывая взгляда от полотна, сказал машинист, и помощник поднялся со второго кресла, ненадолго зажег свет, порылся в шкафчике, достал пачку чая.

— Садись сюда, — показал Петьке на освободившееся свое место.

При свете Петька постеснялся обернуться и рассмотреть парня. А тот рассмотрел.

— Садись, — повторил он и спросил весело: — Меня не помнишь?

Петька, уже устроившийся в мягком винтовом кресле, быстро повернулся. Парень, озорно щелкнув включателем, улыбаясь, постоял перед ним: на, мол, смотри. Узнавай. И так же неожиданно вырубив свет, ушел в заднюю кабину кипятить чай.

Петька его не признал, по испытал удовольствие от того, что не в первый раз уже узнают его здесь, на БАМе. Видно, запомнился он («намозолил глаза!») в тот приезд. Впрочем, может, помощник и путает его с кем — мало ли тут ребят прошло-проехало перед его глазами...

Машинист сидел в своем кресле легко, привольно, будто отдыхал. Рука словно ласкала контроллер. Дорога впереди была на редкость прямая, и он, видно, сбросил с себя постоянное напряжение, расслабился. Полуобернувшись к Петьке, спросил:

— Знакомы, что ли? Земляк?..

Петька не успел ответить. Вернулся помощник, предвкушая горячий завтрак, довольно потер ладони, объявил:

— Тушенку разогрел, чай готов. Туда пойдешь или принести?

— А ребята поели?

— Уже. Они нам кофе оставили.

— Нет, давай чай. А им мандарины отнеси. Нашел там?

— Да есть у них мандарины, — сказал помощник так, как Петькина мать сказала бы о картошке. — Я им грибов отнес. — Он помолчал и хитровато осведомился: — Кто это тебе маринованные грибки поставляет?

— Иди, иди, — прогнал его машинист. — Чай остынет. — Он сидел уже прямо, подавшись слегка вперед, и широкая сильная рука его лежала на контроллере властно.

Дорога пошла петлять, то справа, то слева обегая невысокие сопки и капризные извивы замерзшего Ольдоя. Петька не увидел, а угадал, как с ходу прошли они Муртыгит. Мелькнули входные и выходные огни, сигнальный фонарь дежурного по станции. Рассвет уже чуть потеснил ночь, разбавил ее голубовато-сиреневым мягким свечением, но не открыл глазам изменений, которые уже были на станции. Петька ожидал увидеть Муртыгит, как прежде, забитый составами, шумный, перегруженный, многолюдный и, открыв окно, высунулся, пытаясь разглядеть удаляющиеся переплетения станционных путей. Но там, позади, за хвостом их собственного состава, казалось, ничего не было, кроме домиков и жилых вагончиков, да ближе к лесу темнели на снегу под непроснувшимися кранами прямоугольники только-только выходивших из земли цоколей многоэтажек.