Абдурахман Абсалямов - Белые цветы

Не разойдись сестра с Фазылджаном, она, несомненно, помогла бы Ильхамии «устроиться». Но все осталось в прошлом. Теперь сестра живет в Уфе у родителей. Придется Ильхамии самой похлопотать о себе. И следует торопиться: если Фазылджан женится, Ильхамии могут указать на дверь, не то что станут заботиться об устройстве ее счастья.

Ильхамия была довольно привлекательна, женственна. Она умела кокетничать с новыми знакомыми, первое время не впадая в вульгарность. Поклонников у нее всегда хватало. Но почему-то все они были далеко в годах — лет на пятнадцать — двадцать старше ее или же вечные холостяки. Сверстники по непонятным Ильхамии причинам не относились к ней всерьез.

Но вот вернулся с Севера Мансур. Ей показалось, что наконец-то и перед ней распахнулись врата счастья. Смело и предприимчиво она атаковала молодого человека. И вначале добилась некоторого успеха.

Но предприимчивость Ильхамии не принесла плодов, как и у всех пустоцветов. Чересчур суетясь, впадая в развязность, она раньше времени раскрыла перед Мансуром свою непривлекательную эгоистическую душонку. Мансур стал избегать ее, а вскоре и совсем охладел.

А тут еще начались столкновения между Мансуром и Фазылджаном в клинике. Теперь Ильхамия по-своему истолковала отчуждение Мансура: «Это он назло джизни перестал обращать на меня внимание». Она обратила свой гнев на Янгуру. Сперва, не забывая о своем незавидном положении приживалки в доме, как-то сдерживалась. Но однажды, разозлившись, подняла настоящую бурю.

— Ты не только испортил жизнь моей сестре, но и мое счастье разбил! — кричала она Фазылджану. — Из-за тебя Мансур стал избегать меня!

Раньше Янгура и сам частенько поговаривал свояченице, что хотел бы просватать ее за Мансура. На этот раз он тоже не на шутку рассердился. Двумя пальцами взял Ильхамию за маленький подбородок и, ненавидяще глядя ей в глаза, сказал:

— Будем откровенны, детка! Он вообще-то любил тебя когда-нибудь? — Его глаза были холодны и жестоки. Этим своим взглядом и унизительным вопросом он заставил бывшую свояченицу прикусить язык. — Тебе в твои годы, — беспощадно продолжал Янгура, — не пристало быть наивной, а точнее выражаясь — ограниченной…

Заложив руки за спину, он принялся расхаживать по комнате. Шаги его были почти не слышны на мягком, пушистом ковре, — так хищник подбирается к жертве, готовясь к внезапному прыжку. Когда он заговорил снова, голос его звучал вкрадчиво, был полон ехидства.

— Тебе бы, дорогая, не следовало забывать, у кого ты и на каком положении живешь. И в разговоре со мной умей выбирать слова.

— Ты попрекаешь меня! — воскликнула Ильхамия, заламывая руки. — Но я не сестра, не буду долго терпеть унижения.

— И эти свои угрозы лучше оставила бы при себе, — наставительно сказал Янгура, не переставая расхаживать. — А то трудно будет потом взять их обратно… Вообще-то советую учесть следующее: Мансур — действительно мой противник. И не шуточный. Если мы сталкиваемся на работе, эти столкновения касаются только нас двоих. Мансур неглуп; свою неприязнь ко мне он не стал бы переносить на тебя, если бы… если бы действительно любил тебя! — закончил он.

В своем отзыве о Мансуре Янгура не лицемерил. Другим можно наговорить что угодно, но самому себе невозможно, да и невыгодно лгать. Вспомнить хотя бы историю с инженером Лариным… Сложная операция удалась, теперь больной поправляется. Фазылджан сам осматривал его и убедился в этом.

Правда, Мансуру и Юматше было обеспечено наблюдение одного из лучших хирургов — роль Павла Дмитриевича нельзя преуменьшать, в критическую минуту он мог вмешаться, помочь молодому специалисту. Именно это и придавало уверенность Мансуру. Но все же белое не назовешь черным, у сына профессора Тагирова смелая и достаточно опытная рука.

— Я думаю, Мансур нашел себе девушку поумнее, — закончил Янгура.

— Если б — девушку, мне было бы не так обидно, — жалобно и зло заметила Ильхамия.

— Ого, значит, женщину! В подобных случаях женщины опытнее и коварнее девушек. Считай — пропало твое дело!

— Типун тебе на язык, джизни! — Казалось, Ильхамия готова, словно кошка, вцепиться в лицо Янгуры. — Эта женщина и тебя обвела вокруг пальца.

— Меня?! — удивленно переспросил Янгура. — Не понимаю, милая свояченица, при чем тут я?

Ильхамия злорадно усмехнулась.

— Не так уж я наивна, как ты предполагаешь. Мне тоже кое-что известно…

— Например? — спросил Янгура, внезапно обернувшись.

— Например… как ты ухаживал за ней в театре, потом пригласил в ресторан, наконец, отвозил на машине на работу… А она тем временем затеяла шашни с другим…

— Замолчи! — крикнул Янгура, потемнев от злости. — Еще раз предупреждаю — не забывайся! Ты мне не жена и не теща. Не вмешивайся в мою личную жизнь!

Ильхамия опустила голову, но глаза ее поблескивали: она была довольна, что пущенная ею стрела попала в сердце джизни. Янгура, как-то странно сгорбившись, ушел в свой кабинет.

С того дня, как Янгура впервые внимательно присмотрелся к Гульшагиде, душевный покой и самоуверенность покинули его. В свое время он женился не по любви, а по расчету. Он вообще считал, что той любви, о которой мечтают некоторые чудаки, а другие чудаки пишут книги, — не существует. Так называемая любовь — всего лишь временное возбужденное состояние души и тела.

И вдруг, к величайшему своему удивлению, Янгура понял, что образ Гульшагиды всецело завладел его сердцем, пробудил дотоле не испытанное чувство. Вначале он пытался убедить себя, что это влечение, вспыхнувшее вопреки холодному рассудку, недолговечно. Но шли дни, а он ничего не мог поделать с собой. Его неотвратимо тянуло к Гульшагиде. Жена, убедившись, что муж бесповоротно охладел к ней, была готова примириться со своей участью, но за согласие на развод потребовала солидный откуп. Янгура не поскупился на расходы.

С первым веянием весны страсть разбушевалась с новой силой. Если бы не весенняя распутица, Янгура не замедлил бы поехать в Акъяр. А вот сейчас, после разговора с Ильхамией, его не удержало бы и бездорожье. Но неужели это была бы напрасная поездка?!

Янгура долго метался в своем кабинете, не выдержал, бросился вон. Постучал в комнату Ильхамии. Не дожидаясь разрешения, вошел. Волосы у него были растрепаны, глаза дико блестели.

— Она что, навсегда уехала в Акъяр… эта женщина? — с трудом произнес он.

Ильхамия ответила, не скрывая злорадства:

— Это уж спроси у нее. Или… — Ильхамия выдержала паузу, — у своего соперника Мансура. Он должен знать.

— При чем тут Мансур?

— Все при том же… Я выведала у этой болтуньи Фатихаттай — Гульшагида пишет письма Мансуру. У них давняя дружба. Профессор Тагиров не перестает хлопотать в министерстве, чтобы Гульшагиду перевели на работу в Казань. Мне говорила об этом секретарша министра.