Абдурахман Абсалямов - Белые цветы

Гульшагида отложила письмо, задумалась. Вспомнила сегодняшнюю встречу с Мансуром в вестибюле. Закрыла ладонями лицо, уронила голову на стол. «Нет, нет, даже трудная любовь — и та не выпала на мою долю!»

И вот Гульшагида сидит одна в полутемной комнате, опершись на руку, и смотрит в черное окно. Ни мыслей, ни чувств — все застыло, обледенело. Даже слез нет. Такое состояние она испытывала и раньше. Но на этот раз приступ тоски был особенно острым. Теперь ей стало понятно, почему безвольные люди, впав от неудач или горя в отчаяние, теряют всякий интерес к жизни.

Все же у Гульшагиды был ровный, сдержанный характер; она умела владеть собой. На другой день никто не заметил в ней резкой перемены. Но стоило вглядеться — и не трудно было увидеть: лицо у нее бледнее обычного, а под глазами залегли темные круги.

Едва она вошла в больницу и надела халат, как позвали к тяжелобольному. Она буквально побежала в палату. Диляфруз со шприцем в руках в полной растерянности стояла возле койки. Гульшагида взяла бессильно повисшую руку. Пульс совершенно не прощупывался. Послушала сердце — ни одного толчка. Больной был мертв.

Его, оказывается, привезли около часа ночи. Он возвращался откуда-то, страшно спешил домой. И вдруг упал на улице. В больнице, после уколов, пришел в сознание. Ночь провел довольно спокойно. Рано утром, несмотря на предупреждение дежурного врача, самовольно встал и…

Эта неожиданная смерть была последней каплей горя, переполнившей сердце Гульшагиды. Во время обхода профессора она, докладывая о состоянии больных, дважды перепутала диагноз. В первый раз Абузар Гиреевич тактично поправил ее. Но когда она повторила ошибку у постели второго больного, профессор недовольно спросил по-латыни:

— Что с вами? Прошу в следующий раз быть внимательней! — и направился к двери. Это был уже строгий выговор.

Гульшагида в растерянности стояла посреди палаты. И больные неловко молчали, чувствуя, что произошло что-то неприятное.

Гульшагида ожидала, что на планерке профессор разругает ее, стыдно будет смотреть в глаза коллегам. Но Абузар Гиреевич даже не упомянул о неприятном случае. Кажется, это было еще тяжелее для Гульшагиды. Выходя из кабинета, она услышала за спиной приглушенный голос Салаха Саматова: «Ишь как оберегаем делегатку… Ни звука!»

Кровь бросилась в лицо Гульшагиде. Отчитать обидчика?.. Но она, пересилив себя, направилась в палату.

А во время ночного дежурства одна из санитарок протянула ей клочок бумаги: «Вот — подняла с пола, не вы ли обронили?» Это была кем-то подброшенная записка без подписи. В ней было всего несколько слов: «Это тебе не по съездам разгуливать, не в глухом Акъяре карьеру строить».

Неужели начинается травля?..

Утром, перед сдачей дежурства, — новая беда. В кабинет зашла встревоженная Диляфруз, протянула прописанный Гульшагидой рецепт:

— Нет ли здесь ошибки, Гульшагида-апа?

Гульшагида взглянула на рецепт и побледнела. В нем была проставлена двойная доза лекарства!

Вскоре явилась расстроенная Магира-ханум, вслед за ней и сам профессор.

— Почему вы так рассеянны? — строго спросил Гульшагиду Абузар Гиреевич. — Что с вами?

— Не знаю, — ответила она, низко опустив голову.

— Кто же знает, если не вы? — нахмурился профессор. — Вы понимаете, чем угрожает больному двойная доза строфантина?

— Это моя грубая ошибка, — тихо произнесла Гульшагида.

— По-моему, эта ошибка граничит с преступлением, — безжалостно сказал профессор. — Магира-ханум, — обратился он к заведующей отделением, — у Гульшагиды Сафиной что-то не ладится. Пока она не придет в себя, пожалуйста, возьмите под контроль ее работу. Прошу вас.

Профессор вышел. Наступило тягостное молчание. Внимательная Магира-ханум обняла Гульшагиду за плечи, спросила как можно мягче:

— Скажи, Гульшагида, что с тобой?

Гульшагида подняла на нее глаза и вместо ответа сама задала вопрос:

— Я хотела бы знать — кто сказал вам о моей ошибке в рецепте? Диляфруз?..

— Нет, врач Саматов.

Гульшагида, кусая губы, уставилась в окно. Во дворе качались голые ветви тополей, словно чьи-то костлявые руки грозили Гульшагиде. А она не переставала гадать: «Кто сообщил об ошибке Салаху? Сам нечаянно заметил или передала Диляфруз?»

Она резко обернулась к заведующей отделением:

— Скажите правду, Магира-ханум, вы не доверяете мне?

Добрую женщину поразила эта необычная нервозность всегда спокойной и тактичной Гульшагиды.

— Что с вами? — повторила она все тот же вопрос. — Вы словно горите изнутри. Почему я должна не доверять вам?

— Простите! — На глазах у Гульшагиды выступили слезы. Она достала из сумочки подброшенный клочок бумаги. — Вот, читайте.

Магира-ханум, пробежав глазами несколько строк, швырнула записку на стол. Опять наступило молчание.

— Как думаете, кто мог написать эту гадость? — наконец спросила Магира-ханум.

— Не знаю. Почерк вроде Саматова… За что он обливает меня грязью?! — с болью спрашивала Гульшагида. — Что плохого я сделала ему?

Магира-ханум не сразу ответила.

— Я давно работаю с Салахом и, по правде говоря, не думала, что он такой подлый и мелкий человечек. Помнится, он поговаривал об аспирантуре. Сначала Абузар Гиреевич относился к его намерению благосклонно. А потом… Вы должны знать это… Потом — разочаровался в нем. Абузар Гиреевич остановил свой выбор на вас. Возможно, за это Саматов и мстит вам.

— Где мне искать управы на него? — уже растерянно спрашивала Гульшагида.

— Тут я ничего не могу сказать. В таких делах я плохой советчик. Самой никогда ни с кем не доводилось вести тяжбу.

После бессонных ночей и раздумий Гульшагида приняла решение, — правильным было это решение или неправильным, она не знала, но ничего другого не придумала: надо самой защищать себя. Однажды утром, в кабинете Магиры-ханум, она столкнулась с Салахом Саматовым. Даже не поздоровавшись, резко спросила:

— Скажите, почему вы при виде меня всегда начинаете паясничать — кривите физиономию, подмигиваете?..

Саматов только усмехнулся в ответ.

— Не смейтесь! — Полная гнева, Гульшагида сделала шаг к нему. — Я не позволю издеваться над собой!

— Перестаньте, не петушитесь! — вмешалась встревоженная Магира-ханум. — Давайте заниматься делом…

Она направилась к двери. Следом за ней пошел было и Салах.

— Подождите! — остановила его Гульшагида. — Доведем разговор до конца.

— Як вашим услугам! — Салах, кривляясь, отвесил поклон.

— Еще раз повторяю — перестаньте паясничать! Я говорю с вами вполне серьезно.

— Пожалуйста, товарищ делегат.

Гульшагида долго смотрела на него горящими глазами.

— Вы ведь не мальчишка.

— Я и сам того же мнения.