Вилис Лацис - Безкрылые птицы

Все эти дни Волдис не читал газет. Приходя вечером домой, он даже не умывался, торопясь скорее лечь и расправить уставшие руки и ноги. Тело закалилось. Мускулы больше не болели по утрам, только при мысли о предстоящем бесконечно длинном рабочем дне временами становилось тяжело на душе. Разве это не было настоящим рабством?

Может быть, и было, но за это ведь платили деньги. На американском корабле, с его сверхурочными и аккордными, удалось прилично заработать — за пять дней сто двадцать латов.

Люди, не знакомые с жизнью портовых грузчиков, рыскающие с репортерским блокнотом по пятиэтажному городу в поисках сенсаций, спешили известить в своих листках, что портовики зарабатывают страшно много денег. Двадцать с лишним латов в день! Они забывали при этом объяснить, что такие деньги удалось заработать только на одном корабле и не за день, а за сутки. Они забыли и то немаловажное обстоятельство, что после такого заработка рабочие опять остаются без работы на неопределенное время. Иногда эти деньги — все, что они зарабатывают за несколько месяцев. Эти оговорки значительно ослабили бы впечатление, произведенное сенсационной заметкой. Но теперь сытые отцы семейства, читая газету, радовались:

— Смотрите, как хорошо зарабатывают портовики в Латвии! А кричат о безвыходном положении! Чего им еще не хватает?

Мелкие ремесленники, деревообделочники и безработные приходили в смятение от такого сообщения.

— В Рижском порту открылось золотое дно, новая Калифорния! Туда! Все туда! Долой сапожные колодки, довольно стучать на швейных машинах, пусть даже перья ржавеют на письменных столах — прочь от них, в гавань, где деньги льются рекой!

В армию безработных вливается новая толпа гонимых нуждой людей, и некоторое время они бродят по набережной, пока до их сознания не дойдет, что порт не то место, где кусок хлеба достается легче. Поняв это, они возвращаются к своей прежней, так легкомысленно брошенной работе, проклиная молодых людей, слоняющихся по городу с репортерскими блокнотами.

Выплату денег американцы производили обычно в пивной. Весь персонал кабачка предупреждался об ожидаемом торжестве, и столики были заказаны заранее. Рабочий, который так тяжело потрудился и которому посчастливилось хорошо заработать, не удовольствуется угощением «всухую» — он зальет свою радость водкой и закусит ее жареной свиной грудинкой.

Так как заработанные деньги нельзя было получить в другом месте, Волдис опять пришел в знакомую пивную. Ему гостеприимно уступили место за большим столом, напротив формана. Встретили его, как своего, дружески похлопывали по плечу, предлагали «одну только рюмочку», потом еще одну. В поисках защиты Волдис взглянул на Карла, но тот только разводил руками — и пил…

— Как же ты не будешь пить, если угощают? Тем более что послезавтра, говорят, придет пароход за грузом досок. Понятно тебе?

Волдису было понятно. Опять повторялось старое: надо было напиться и потом страдать от похмелья, чтобы завоевать репутацию славного парня. Кроме того, на этом пароходе удалось так хорошо заработать, следовало выпить за удачу.

Уже сильно смерклось, когда в пивной остались только сидевшие за круглым столом — форман со своими ближайшими друзьями. Он сказал:

— Вы славные ребята! Выпьем по маленькой! Вы мне нравитесь.

Как можно отказаться от такого приглашения? Волдис остался, и с ним Карл.

— Барышня, сыграйте «Ямщик, не гони лошадей!» — кричал один.

— Нет, сыграйте «Валенсию!» — орал другой.

— Играйте, что хотите! — успокаивал всех авторитетный возглас формана.

Единственно из приличия Волдис опять напился. Он сознательно одурманил себя и сделался на какое-то время идиотом. Опять смеялся, обнимался, нежно и печально думал о своей бестолково сложившейся жизни. Но зато послезавтра у него опять будет работа. У других не будет, а у него будет, — ведь у него есть заслуги: он пил за одним столом с форманом! Чем больше он станет пить, тем лучше ему будет. Благополучие достигается выпивкой. Так уж устроен мир на данном градусе широты.

И все же, когда спустя некоторое время Волдис, проделав у дверей пивной длинный церемониал прощания с Карлом, шагал в одиночестве по темным уличкам домой, горько было у него на душе. Он сознавал, что совершает что-то неправильное, недостойное человека. Так не следовало поступать. Он знал, что сам растаптывает себя, — однако делал это. В последний ли раз? Не пригласят ли его добрые друзья недели через две опять за круглый стол? Не потянет ли его вдруг к водке? Тогда трясина поглотит свою новую жертву.

Нет, этого не должно быть! Он сознавал, что пьян. Сознавал, что и впредь придется иногда напиваться, так как иначе ему не удержаться на этом болоте, но никогда выпивка не доставляла ему удовольствия. Это только тяжелая жертва и больше ничего. И будет другая жизнь, совсем другая…

Как-то вечером, умывшись и поев, Волдис наткнулся нечаянно на свой коричневый сундучок. Все эти месяцы, пока он жил у Андерсониете, он совсем забыл про сундучок, так как разная мелочь, хранившаяся в нем, не нужна была ему. Но в этот вечер, ударившись ногой о висячий замок сундука, Волдис от скуки поставил его на кровать и открыл крышку.

Засохший гуталин, осколок зеркала, летняя военная гимнастерка и сухая краюха хлеба. В самом низу лежало несколько тетрадей. Волдис перелистал одну из них, взял другую, третью и провел бессонную ночь. Он читал страницу за страницей, и каждая строка воскрешала в его памяти картины прошлого, былые чаяния. Некоторые тетради были дневниками, в других были разные записи и заметки.

Все это было когда-то. Уверенный в себе, он смело смотрел в будущее. Независимый, одинокий, свободный от всяких обязательств… Надеялся путем самообразования, с помощью курсов и лекций, восполнить пробелы в своих знаниях. В некоторых вопросах Волдис был осведомлен до мелочей, и в то же время становился в тупик перед самыми элементарными вещами. С большим прилежанием и интересом он изучал все, что касалось заинтересовавшего его явления, равнодушно, проходя мимо предметов, не занимавших его. Он прочитал от доски до доски сочинения многих писателей и в то же время был незнаком с самыми выдающимися произведениями других мастеров художественного слова.

Чтобы исправить эти недочеты, восполнить эти неприятные, досадные пробелы в своем образовании, он и приехал в Ригу. Работать и учиться! Но прошло уже больше трех месяцев, а ничего еще не было сделано.

Волдис задумался. Работу он нашел. Правда, самую тяжелую, самую грубую, но довольно выгодную. Тяжелая работа убила в нем всякое желание учиться, пополнять знания. По вечерам, уставши до полусмерти, он валился на кровать. Даже газеты перестали его интересовать. В дни, когда не было работы, приходилось искать ее: гоняться по всему порту и кабакам за форманами, искать возможность подойти к ним, томиться часами у дверей конторы, напиваться по необходимости. Да, много «веселого» дали эти три месяца. А что сулил завтрашний день?