Сергей Сартаков - Каменный фундамент

Катюша повернулась, чтобы уйти. Она знала, что если сейчас не уйдет, то наговорит еще больше грубостей этому нервно дергающемуся, с красноватыми глазами человеку. Но Песоцкий предупредил ее движение и стал снова перед нею.

— Да? У вас отняли? — сказал он, весь как-то изогнувшись вбок. — Демагогия! Демагогия, Екатерина Федоровна! Вы сами не знаете, что говорите. Не понимаете назначения искусства, — он сыпал короткими рублеными фразами. — Людей надо развлечь. Дать им посмеяться бездумно. А вы требуете только показа обыденности. Что, я каменщику буду показывать на сцене, как кирпичи кладут? Пусть десятник покажет! Или прикажете вместо джаза только частушки петь? Целые дни их девчата и так голосят. Всем они надоели. От работы уставать, еще уставать и от зрелищ?

— А по-моему, так, — Катюша вытянулась, глаза у нее заблестели, — по-моему, только тот про жизнь хочет забыть, от жизни уйти, кому жизнь не нужна. И насчет того, что такое для человека работа, вы все врете. Это только вы один, наверное, работаете без радости. Никакой другой человек не скажет, что труд не в радость ему, что пьеска про то, как женам изменять, больше ему радости принесла, чем новый дом, какой этот человек своими руками построил!.. И врете еще…

— Хорошо! — фистулой воскликнул Песоцкий. — Я вас освобождаю от необходимости продолжать разговор с лжецами! Честь имею…

Театрально взмахнув рукой, он исчез за грудой декораций.

В другой обстановке этот разговор Катюшу так не разволновал бы: она уже привыкла говорить в случае надобности резко и решительно, в особенности когда была уверена в своей правоте.

А здесь на нее во все время их спора молчаливо глядели десятки внимательных глаз, и ей трудно было понять, кого они одобряют, чью сторону держат: ее или Песоцкого. Теперь, когда противник исчез, Катюша почувствовала, какого напряжения нервов стоил ей этот разговор и как она близка была к тому, чтобы первой от него отказаться.

Покусывая пересохшие губы, Катюша пошла к выходу.

— Екатерина Федоровна, мне тебя надо…

Ее в дверях остановила пожилая женщина. Катюше запомнилось, что эта женщина однажды была у нее на приеме. Только как же ее зовут?..

— Тетя Марина?

— Ну да. Очень мне тебя надо. Все я слышала, как ты говорила. Отойдем в сторонку куда-нибудь. Сядем. Болят у меня ноги.

Они нашли место возле гримировочной. Здесь стояло несколько стульев. Марина поспешила сесть. Из фойе долетали приглушенные звуки баяна: до начала танцев гармонист решил развлечь слушателей песенками из новых кинофильмов. Он их проигрывал подряд, одну за другой.

— Послушала я тебя, — поохав, заговорила Марина, — и мысль мне пришла: не кто другой, а ты мне пособишь, делу моему, горю моему… — Она опять замялась, словно бы не зная, с какого конца ей подойти. — Дочь ко мне — сама-то я здесь, в этом клубе, работаю сторожихой, — дочь ко мне приехала. Девятнадцатый год девчонке. Другие растут сорванцы — она не в пример всем тихая. В Томске на курсах училась этих, — Марина запнулась, вспоминая название, — электро… монтажников… Сестра у меня в Томске живет, к ней посылала. К родным поближе — сердцу покойнее. К душе пришлась Вальке моей эта работа, потому и выпросилась. Показывала мне документы: кончила хорошо. Красивый такой документ ей выдали, золотой ободочек. Я-то сама только чуть грамотная, так мне, понимаешь, как радостно было, что Валя вон какая ученая стала. И образование у нее. И ремесло какое изучила. Я так, пробка ежели перегорит, тронуть ее боюсь — током убьет, а Валя себе провода, как нитки, вяжет… Я тебя, может, от дела какого отымаю? — вдруг спохватилась Марина. — Ты мне тогда прямо скажи.

Катюша ее успокоила. Марина взялась опять нахваливать свою дочь. Потом перешла к делу.

— Как я рассуждаю, такому бы человеку и цены не найти, первое место ему. Ты не подумай: дочь свою защищаю. По справедливости говорю. А приехала она с курсов, в отдел кадров подалась. Там — пожалуйста, специалисты нужны. На работу приняли, оформили, все как полагается, к инженеру направили, а он ей: «Дела твоего пока нет. Поработай на чем придется». Валя в обиде. А ей опять: «Без работы не ходишь, чего тебе еще?» Ну ладно. Так день, второй, да и неделю. Потом в другую бригаду перевели. Опять на какую попало работу назначили. Валя — в отдел кадров, а за себя постоять не умеет, ей там наговорили, наговорили всякого, да и отправили опять девчонку. Ну, как же так? Я ей говорю: «Ты училась, ты мастер, что тебя на затычки всякие толкают? Иди к большому начальству. Доказывай». Послала к самому Игорю Яковлевичу. — Марина вздохнула.

— И что же тот?

— Занятый он больно, — с раздражением сказала Марина, — разговаривал с Валей, так даже глаз не поднял на нее, бумаги подписывал. Она ему про специальность свою повторяет, обиды высказывает, а он только одно: «Тебе деньги платят? Платят. И не твое дело нам указывать. Куда надо, туда и поставили». Ты понимаешь: будто она и на курсах вовсе не училась, будто землекоп простой. Ты поставь человека на ту работу, на какую он учился, чтобы от него всем польза большая была.

— Да почему же, в самом-то деле, не по специальности дочь твою ставят? Это же возмутительно!

— Ну… будто бы работы такой мало, а мастера еще есть. Жди, мол, пока занадобишься. А когда? Может, полгода пройдет. Не зря же человека учили, специалиста из него делали!

— Все это правильно ты говоришь, тетя Мариша, — сказала Катя, — но я, именно я, чем тебе могу помочь?

— Да как же! — воскликнула Марина. — Ты этого… дирижера нашего вон как отчитала. Как береста на огне, завертелся.

— Это, тетя Мариша, совсем другое дело. А если я к Игорю Яковлевичу пойду…

— И послушает, — убежденно сказала Марина. — Все-таки ты партийная, у тебя вон как каждое слово весит.

— Да я-то ведь… — Катюша запнулась. Признаться в том, что она беспартийная, сейчас было ей так же трудно, как если бы нужно было выговорить: «Меня твои дела, тетя Марина, совсем не касаются». Прежде над словами «партийная», «беспартийная» Катюша как-то не задумывалась. Теперь они предстали в новом для нее качестве, и глово «партийная» звучало как определение высшего доверия к человеку. Катюша молчала, не зная, что сказать, а Марина сидела с ней рядом и выжидающе смотрела на нее.

— Ну, как знаешь, — медленно проговорила Марина, — я тебя не неволю. Не хочешь с Игорем Яковлевичем поговорить — тебе виднее; стало быть, на его стороне правда, а мы с Валей от глупого ума, значит, рассудили. Ты уж извини, что я тебя попусту задержала…

Она сухо попрощалась и ушла. Все это произошло очень быстро, и Катюша не успела ни возразить, ни сделать попытку удержать ее.

Катюшу редко посещало плохое настроение. Дурное настроение — это следствие неудовлетворенности окружающим, когда кажется, что складывается все не так, все не по-твоему, и ты бессилен что-либо изменить. У Катюши обычно все складывалось так, как она хотела. Это давалось не легко — в борьбе, в преодолении препятствий, но с самого начала всякого нового дела она твердо верила в успешное его завершение, и эта уверенность всегда приводила к намеченной цели. Радость победы рождалась из трудностей борьбы, и потому сама борьба становилась радостной. С чего же было появляться дурному настроению? Но если тем не менее иногда оно и возникало, так только от неудовлетворенности собой. Не оттого, что посторонние обстоятельства сложились как-то не так, а оттого, что сама она сделала что-то не так. Не оттого, что встретилось на пути препятствие, а оттого, что не нашла решения, как одолеть его.