Анатолий Голубев - Мир без милосердия

— Беновена. Трубач из Бразилии.

— Вашон собрал интернациональную бригаду. По вечерам мы даем концерты в местах, где останавливается караван, — пояснил Саша́.

— Вот уж не думал, что едем с музыкой. — Роже удивленно пожал плечами. — Ваше имя мне тоже знакомо.

Саша́ сказал:

— Конечно. Беновена — пятая труба мира.

— И вы здесь, в этом караване?

— Надо делать не только музыку, но и деньги, — вмешался бразилец, — а молочно-кондитерские короли щедро платят. Не так, конечно, как вам, гонщикам, но жить можно!

Налили виски. Роже отказался наотрез.

— Сегодня же день отдыха! — проворчал Беновена. — До завтрашнего старта все пройдет.

— Я вообще не пью крепких напитков. Изредка сухое вино...

Саша́ невозмутимо добыл откуда-то из-под сиденья бутылку бургундского.

— Как у себя дома, во Франции, — пошутил он. — По набору вин Квебек конечно же больше край французский, чем канадский. Недаром Квебек хочет отделиться от Канады и примкнуть к нам.

Роже с удовольствием тянул несколько переохлажденное вина Беновена напился быстро. По тому, как он говорил, часто моргая большими черными глазами, можно было заключить, что состояние алкогольного опьянения ему не в новинку.

— Не люблю пить по вечерам, — как бы угадав характер мыслей Роже, сказал Беновена. — По вечерам я предпочитаю зарабатывать на выпивку.

— Я тоже как-то выступал на сцене, — чтобы поддержать разговор, сказал Роже. — В рождественском спектакле «Крисмас» играл последнюю букву С.

На актеров признание Роже не произвело ожидаемого впечатления.

— Беновена сочинил здесь хорошую пьесу для трубы, — сказал Саша́.

— Не называй ее хорошей, мой мальчик. — Беновена был втрое старше Саша́, и разница в возрасте особенно разительно бросалась в глаза теперь, когда трубач крепко выпил. — Разговоры о неисполненных пьесах — хороши они или плохи — чистая ерундистика. Хорошая пьеса лишь та, которая завоевывает зал и доставляет ему удовольствие. Если публика может обойтись без пьесы, значит, это плохая музыка.

— Оптимист— кто думает, что птица в его саду клюет только червяков, — вдруг очень мудрено высказался Саша́.

И Роже увидел перед собой капризного, избалованного славой мальчишку. Видно, рано свалилось на него бремя самостоятельности. Мальчишка с чудесным голосом был утомлен жизнью. Утомлен по-настоящему, а не играл.

В домик постоянно заглядывали люди. Скоро о Роже совсем забыли. Из задумчивости его вывел громкий голос. Кто-то из вошедших — видно, тоже следовавший в караване — саркастически произнес:

— Культура в американском представлении — это то, что они умеют делать, а обезьяны нет...

Роже, воспользовавшись паузой, незаметно выскользнул из вагончика и зашагал к своему колледжу.

«Им тоже несладко в велосипедной упряжке. Имя Саша́ для меня и Цинцы казалось каким-то недосягаемым. Не представлял, что Саша́ пойдет в гонке даже за мной. Что значит гипноз славы — никто не хочет видеть за ее блеском тяжелой, черной работы!»

Когда он вернулся в гостиницу, французы, одетые в выходные костюмы, нарядной толпой стояли во дворе колледжа, окружив Кристи и Мадлен. Оскар витийствовал:

— Я не стал фоторепортером только по одной причине — едва брался за телеобъектив, самое интересное происходило под носом!

— Причина, не мешавшая тебе класть в карман самые солидные куши, — сказал Роже и, обняв Мадлен, по-отечески поцеловал ее в лоб.

Она прижалась к нему, словно для молитвы сложив на груди руки. Это было, конечно, жестоко — не увидеться с женой после вчерашнего тяжелого этапа. Но желание быть с Цинцы взяло верх над чувством супружеского долга.

«Если бы Мадлен знала... — Он поморщился, будто ощутил внутри какую-то резкую боль. — Хотя... разом больше, разом меньше... Пожалуй, надо Мадлен сегодня приласкать. Бедная девочка напереживалась с непривычки».

Он думал о вчерашнем, заведомо манкируя трагичностью обстановки. Хотелось помнить только о том, что слабость переросла в триумф.

Роже поймал на себе ревнивый взгляд Кристи.

«Как бы эта дурочка чего-нибудь не ляпнула в доме своего папаши. Славненький получится день отдыха! Не дай бог еще Цинцы придет к Вашонам, и, как говорят итальянцы, будет «комплетто».

Кристи засуетилась:

— Давайте по машинам. Ехать больше часа. Нас уже ждут. Папа не любит опаздывать к столу.

Роже первым нырнул в машину Кристи, взгромоздившись за руль.

— Ты не знаешь дороги, — сказала Мадлен, усаживаясь между ним и Кристи на переднем сиденье.

Эдмонд, Гастон и Жаки уселись сзади. Оскар прихватил остальных в свой раскрашенный и такой нелепый при сравнении с обычной машиной командный «додж».

— Одно судно из каравана, — начал Жаки, обняв за плечи товарищей, — потеряло ориентировку. «Где я нахожусь?» — последовал запрос. Со встречного судна ответили: «А куда ты идешь?» — «Не знаю...» После долгого молчания раздалось в ответ: «Если не знаешь, куда идешь, то не все ли тебе равно, где находишься?»

Посмеялись сдержанно.

Несмотря на все старания Жаки занять компанию разговором, ничего не получалось. Роже молчал, наслаждаясь ведением скоростной машины по автостраде. Кристи, наверно, чувствовала себя не очень ловко в такой близости от Мадлен. Мадлен же, подставив лицо ласковому упругому ветру, думала о том, как хорошо, что Роже рядом, и как плохо, что вчерашний кошмар может повториться уже завтра.

— Здесь направо, — после долгого молчания произнесла Кристи и показала рукой на узкую асфальтированную дорогу, нырявшую под арку с надписью «Частная».

«Сколько же у них земли, если дома еще не видно, а дорога уже собственная».

По обеим сторонам асфальтированной ленты, за тонкопроволочной электрооградой, словно загипнотизированные, лежали на изумрудных выгонах тучные черно-белые коровы. Они лежали среди коричневых гранитных валунов, и было невозможно сосчитать, сколько же их пасется вокруг.

Огромный дом староколониального стиля вырос за поворотом внезапно.

— Какая прелесть! — не удержалась Мадлен и всплеснула руками.

Роже притормозил, давая возможность пассажирам насладиться открывшейся картиной. Два небольших островка леса охватывали подковой овальное озеро, из которого протока шла вдаль, в сторону Великой реки. Дом стоял на взгорье, обрывавшемся к озеру.

Восемь белоснежных колонн держали широкую террасу. Десятка два людей приветливо махали с нее. Первая, кого Роже увидел, войдя на террасу, была Цинцы. Она стояла со стаканом виски в руке и, улыбаясь, смотрела на Крокодила. Ее лицо выражало почти блаженство.

«Как чувствовал! Ну держись, Крокодил! Три женщины вместе — роковая примета. Не часто такое случается».

Подкатился Вашон.