Анатолий Голубев - Мир без милосердия

Еще раз встретившись с красавчиком долгим взглядом, Роже понял, что и тот ничего не забыл. Если не считать, может быть, незначительных деталей привычного для него мелкого дела.

Все это узнавание доилось мгновение. Отстранившись от толстяка и сделав шаг назад, Роже взял маленького Жана за плечи, а потом сказал:

— Жан, поздоровайся, пожалуйста, с этим дядей. Мы с ним очень давние и добрые друзья.

Маленький Жан протянул толстому сложенную лодочкой ладошку и гордо произнес:

— Дюваллон-младший...

— Ух ты боже мой! — засюсюкал толстяк.

Он сел на корточки, хотя ему это было нелегко, и долго тряс руку Дюваллона-младшего. А старший тем временем смотрел на второго спутника. Потом медленно, стараясь выговаривать слова почти по слогам, Роже произнес:

— А этому дяде, Жан, руки не подавай. Ни сегодня, никогда вообще. И тем более когда вырастешь. Этот дядя, Жан, удивительный мерзавец. Что такое «мерзавец», я тебе как-нибудь объясню. — И, повернувшись, оба, Дюваллон-старший и Дюваллон-младший, зашагали из ресторана.

...— Эй, Крокодил, давай работай! А то совсем заснешь!

— А кто у нас впереди? — вместо ответа спросил Роже.

— Два швейцарца, чтоб им все гвозди под колеса! — выругался бельгиец. — Везет же этим неженкам!

— А ты бы меньше с коровами целовался, — бросил Роже, — глядишь, и был бы впереди.

— Ты ведь ушел не дальше нашего. Видно, тоже понравились коровьи губы!

Все трое расхохотались. Роже улыбнулся. Но не шутке, а своей мысли.

«Ну, остряк, дай только добраться до финишной прямой, там я тебе покажу коровьи губы! Если не подведет нога, будешь держать за хвост жареного воробья!»

Он вспомнил, как однажды, вот так же поклявшись выиграть финишный спринт, едва пришел вторым — за несколько десятков метров до финишной линии у него судорогой свело ногу.

«В этой гонке мне все-таки легче. В прошлом «Тур Испании» собралось с десяток равных имен. Мы со своей славой и мастерством тогда просто не смогли все уместиться на финишной черте. Мне повезло — я оказался на полколеса впереди остальных...»

Роже с любопытством стал рассматривать шедшего рядом с ним итальянца. Это был тот самый 62-й, везунчик. Правда, он в два этапа растерял свое преимущество — в шпаргалке Роже для 62-го даже не нашлось места. Итальянец оказался бесцветным мотыльком, боявшимся всего, даже собственных причуд.

Последняя четверть этапа не изменила положения в гонке. Они дружно работали, но двойка швейцарцев казалась недосягаемой. Несколько раз «маршалы» провозили демонстрационную доску, и каждый раз между лидерами и четверкой разрыв не сокращался меньше двух минут.

«На чем же работают эти парни? Они что, двужильные? Мы почти в четыре лошадиных силы тянем к финишу а им хоть бы что! Поймали ветер, что ли? Или день их сегодня!»

Роже на всякий случай проверил по своему кондуиту, не подвела ли память. Все точно: швейцарцев не было даже в десятке. Роже мог отпускать их на пять минут без всякого риска. Эта мысль настолько успокоила Роже, что перед финишем он дал «петуха»: начал слишком затяжной спурт. У него не хватило дыхания, он скис перед самой линией и в результате оказался лишь шестым. Роже со злостью бросил свой номерок помощнику судьи, но тот схватил его за руку.

— Вы должны идти на анализ. В том доме, за углом на первом этаже. — Он ткнул в сторону ближайшего особняка своим костлявым пальцем.

Когда Роже вошел в большую комнату с огромными столами, заставленными знакомыми бутылями толстого желтого стекла, скандал только разгорался.

— Я не буду мочиться в комнате, где ходит полсотни посторонних людей! — на плохом французском языке кричал швейцарец. Судя по темпераменту и произношению, уроженец итальянских кантонов.

— Подумаешь, какой пуританин! — сказал главный врач. — Мочиться на обочине «хайвея», по которому текут десятки машин, вы можете?

— Что, что он сказал? — не понимал швейцарец.

— Он сказал, — вставил Роже, — что есть шестьсот сорок миллионов планет типа Земля только в нашей Галактике, и потому исключительность человека аннулируется.

Товарищ швейцарца по команде лишь упрямо и молча тряс головой, не слушая никаких доводов.

«Совсем ошалели ребята! Какая знакомая картина! Давно ли я сам петушился под стать им?»

Роже решил не вмешиваться, а посмотреть, что из скандала получится. Первый швейцарец подскочил к Крокодилу.

— Роже! Вы всегда были против допингового контроля! Объясните им, что я никогда не мочился, как собачка у всех на виду.

— Это потому, что вы слишком редко выигрывали этапы, — спокойно ответил Роже и сам ужаснулся своей жестокости.

— Я устал, — горячился швейцарец. — Потом, мне совсем не хочется это делать. Во мне не осталось жидкости. Понимаете, не осталось?

— Выпейте пива...

— Но это унизительно...

— Деньги, которые вам платят за победу, стоят того унижения. За них можно помочиться и на Елисейских полях...

— Мы профессионалы и имеем право делать что хотим! — прокричал швейцарец.

— Что касается моих ребят, я могу дать голову на отсечение — они не сделали ничего дурного. У них хватило бы сил пройти еще половину такого этапа. Гонщики — солидные люди, — начал горячиться и менеджер швейцарской команды. (Это показалось Роже подозрительным.) — Гонщики делают такую же работу, как представители самых опасных производственных профессий...

— Вы меня не уговаривайте, — пытался остановить швейцарского менеджера главный врач. — Правила есть правила. Семь этапов они действовали — будут действовать и впредь.

— Мы не против правил. Мы против узаконивания правила, которое позволяет людям постоянно думать, что мы подонки!

— Глупо! Честному человеку нечего бояться, что его будут подозревать. Анализ лишь подтвердит его честность. А ваше поведение будет обсуждаться на судейской коллегии. Гонщик должен знать, что существуют писаные и неписаные законы спорта. И победители должны давать молодежи хорошие примеры, а не дурные...

Прекрасно понимая всю бессмысленность спора, особенно для швейцарцев, и чтобы как-то разрядить накалившуюся обстановку, Роже сказал:

— Даю хороший пример. — И пошел к бутылкам.

Швейцарский тренер продолжал горячиться:

— Если никому не верить, добро умрет, а зло превратится в варварскую, разрушительную силу...

Роже не стал слушать, чем кончится спор. Он пошел одеваться и вместе с командой поехал домой.

— Оскар, возьмите, пожалуйста, мой чемодан с грузовика — мне нужен выходной костюм. Хочу погулять с Мадлен.

— Ладно, — сказал Оскар. — Ты ложись-ка быстрее на стол к Дюку. Были судороги?

— Нет. Опять забулькало колено.

Когда Крокодил укладывался на массажный стол, в комнату ворвался Оскар.