Анатолий Голубев - Мир без милосердия

На мостовой тревожно сигналил автомобиль: какой-то упрямый водитель пытался добраться до дома или гаража. Потом раздался приглушенный удар металла о металл. Видно, упрямец все-таки врезался в машину, кем-то уже брошенную на дороге.

Проплутав еще минут пять, он отправился домой. Едкий смог уже набился и в вагоны поезда. Он жег глаза, заставлял поминутно откашливаться.

Прежде чем выйти из метро, он замер на лестнице, словно раздумывая, стоит ли покидать это подземное убежище и вновь бросаться в слепое плавание по улице. Но отель находился рядом, и он нырнул в туман.

«Так... Вдоль стены... Тьфу ты, проклятая тумба!.. — Он больно ударился о бетонную колонну. — Здесь налево...»

Он повернул за угол и сразу же споткнулся. Под ногами лежало тело. Присев, он увидел серое, безжизненное лицо мужчины средних лет с черными штрихами франтоватых усов.

Первым желанием было броситься выполнять наставление полиции, но потом Дональд решил, что разумнее отнести пострадавшего в свой отель, который был совсем рядом. Мужчина оказался тяжелым, и Дональд дважды останавливался, опуская тело на камни, прежде чем добрался до подъезда.

Хозяйка в испуге шарахнулась от него, когда он вошел в дом.

Дональд сорвал кашне и сбросил пальто. Дышать стало легче, но в горле першило, словно и в доме воздух прогорк, как там, за дверью. На распростертого на ковре перемена обстановки произвела магическое действие. Он очнулся и, сделав несколько жадных глотков воздуха, приподнялся. Огляделся, не понимая, что происходит и почему он лежит на полу.

— Проклятый смог! Он, кажется, чуть не переселил меня на кладбище. — Пострадавший сел, привалившись к стене.

— Добрый вечер, как вы себя чувствуете?

— Если это добрый вечер, то что же такое дорога в могилу? Вы еще спрашиваете? Высунулись бы на улицу! Куда это я забрел?

Хозяйка рассмеялась.

— Забрели? Да вы уже покойничком были, когда мистер Роуз принес вас в отель. Но не беспокойтесь, сейчас я отведу вас в комнату, и вы отдохнете, а тем временем я попробую вызвать врача.

— Он будет через сто лет, ваш врач. И он мне все равно не поможет. У меня старая болезнь. И вот не выдержал. Надо иметь железные мехи, а не легкие, чтобы переваривать эту мерзость.

Он встал. Дональд взял его под руку и помог подняться на второй этаж. При ярком свете многоламповой люстры Дональд разглядел незнакомца.

Это был среднего роста, склонный к полноте мужчина, одетый в добротный костюм, пошитый с крикливостью континентальной моды. Смуглый цвет кожи выдавал представителя другой национальности, хотя незнакомец говорил чисто, с едва уловимым, мягким акцентом, свойственным французам.

Но Дональд ошибся.

— Я аргентинец. Но всегда жил в Англии. Если можно сказать «жил в Англии», когда двенадцать месяцев в году болтался по дорогам всего мира. Впрочем, давайте хотя бы познакомимся. Меня зовут Мануэль Ланжио. Так сказать, матадор двадцатого века.

Заметив удивленный взгляд Роуза, пояснил:

— Автогонщик я... Бывший...

Он устало поморщился. Дональд поспешил оставить его одного, спросив, не нужно ли чего.

— Спасибо, журналист. Мы еще с вами поговорим. Боюсь, что серая каналья надолго закупорит нас в этой сардиновой коробке. И не беспокойте врача. Добраться в таких условиях до отеля — безнадежное дело. И нет необходимости. Отлежусь. Не в таких переделках доводилось... — Он закашлялся.

Забравшись в горячую ванну, Дональд душистым мылом пытался отбить запахи улицы, казалось въевшиеся в поры. Только часа через три перестало резать глаза, но в горле першило еще долго.

Дональд спустился вниз, чтобы попросить стакан горячего чая, но вернулся к себе через полчаса. Хозяйка прочитала ему лекцию о лондонских туманах. О том, что они редки, а именно потому и ужасны. Она верила, что, приходи они почаще, не так лютовали бы.

На возражения Дональда замахала руками.

— Нет, вы не знаете, а я-то их на своем веку уже насмотрелась. Все от безветрия! Когда над городом нет вентиляции, а камины да машины надышат гари, туман и придавливает все это к земле — вот тогда и беда. Когда идет человек — плохо. А упадет, и того хуже. Над землей гари втрое больше. У кого астма, туберкулез или еще что — конец!

Она протянула экстренный выпуск вечерней газеты. Число жертв возросло до сорока семи.

Придя в комнату, Дональд достал из чемодана машинку и устроился в кресле.

«Странное дело... Огромный город, силища невероятная, а теряется перед стихийным напором смога. Столько техники, столько мудрых машин — и нет практически ничего, что человек мог бы противопоставить «серому убийце». Но тревожнее даже не это. Чувствуешь, как одинок и беспомощен человек во чреве необъятного города! Человек, которому не на что рассчитывать, кроме как на собственные силы и случай».

Он перестал печатать и задумался. Чувство одиночества и заброшенности, которое охватывает, наверно, лишь высадившегося на необитаемом острове, захлестнуло Дональда.

«Странно чувствовать себя Робинзоном в центре десятимиллионной толпы...»

На следующее утро, еще не вставая с постели, Дональд увидел, что погода не изменилась. За окном, выходившим в тесный внутренний дворик, висела все та же белесая мгла.

Поленившись выйти к завтраку, он повернулся на другой бок и вновь задремал. Сквозь сон он слышал, как деликатно стучали в номер, но не ответил. Часа через полтора стук повторился.

— Кто там?

За дверью раздался голос девушки-уборщицы:

— Хозяйка приглашает вас к столу, если хотите. И беспокоится, не случилось ли с вами что-нибудь — вы не вышли к завтраку.

Еще подходя к столовой, он услышал два голоса — мужской и женский, которые, перебивая друг друга, звучали более чем громко. Когда он вошел в комнату, за единственным занятым столом сидели Мануэль и хозяйка.

— А, спаситель мой! — И Мануэль картинно закатил глаза к потолку.

Он сразу же, не заботясь о такте, отвернулся от хозяйки и придвинулся поближе к Дональду.

— А я, грешным делом, когда вы не явились к завтраку, подумал, что мое спасение отняло у вас все силы. Постучал к вам. Молчите. Хотел взломать дверь, но опомнился: во-первых, придется возмещать убытки хозяйке, а во-вторых, это непорядочно — мешать человеку умереть спокойно.

— Знаете, Мануэль, меня уже мучают угрызения совести, что я поступил с вами вчера менее благородно, чем вы со мной.

Мануэль захохотал, откинувшись назад всем телом, разбросав по сторонам тяжелые, мясистые ладони, все изъеденные бензином и маслами, в крупных шрамах от ссадин.

— Должен сказать, Дон, когда от смерти спасает хороший человек — это приятно вдвойне... А ведь я и впрямь, — он оглянулся на дверь, за которой скрылась хозяйка, разогревавшая на кухне еду для Дональда, — вчера чуть не отправился к праотцам. У меня паршивые легкие. Сжег в Африке, пропылил в Чили и застудил на горных дорогах Франции. Ходил с туберкулезом. Э, всякое было! Мы, матадоры двадцатого века, — он произносил эти слова с особой гордостью, словно ему по этому титулу принадлежала ни много ни мало половина Англии, — заглядываем старушке смерти в ее черные очи через два дня на третий. Но как вспомню, что мог умереть вот так, на улице, понимаю, что никогда бы себе этого не простил... Ты ешь, а я буду говорить. Не обращай на меня внимания... Когда сутками приходится торчать возле «телеги» или сидеть за рулем, когда вздохнуть некогда, потом поговорить досыта хочется. Так что это профессиональное.