Виктор Андреев - Незваный гость. Поединок

Ни одного теплого слова за все время! Не видел ни стараний ее, ни... Да что там! И сейчас весь в своих мыслях.

Кусая сухие, обветренные губы, Люба перевела взгляд на костер. Она уже раскаивалась в том, что приехала сюда.

— О чем задумалась? — тихо спросил Луговой.

— Вспомнила, как уезжала от вас тогда, с Санкевичем, — с непонятным ей самой спокойствием произнесла она.

— Да! — удивился Луговой. — Чем же памятен тот день?

— Ничем хорошим.

— Вот как! Да, я тогда был виноват перед тобой и Санкевичем. Я понял это позднее.

Вот — в один ряд ставил ее с Санкевичем! Не видит, что ему принес одну боль, ей — другую.

— Дело не в обиде, Борис Викторович...

Люба посмотрела Луговому в глаза. Нет, они были холодны.

— Ну, прощайте, Борис Викторович! — вдруг сказала она и решительно встала.

— Как? Ты хочешь уехать?

— Не могу же я терять утреннюю видимость! Спасибо за чай! Отогрелась и теперь — в путь.

— Но ведь ночь!

— Ну и что ж? Ночь меня не пугает.

— Нет, нет, я не пущу тебя. Это черт знает что!

Он бросился к ней, чтобы схватить за руки, удержать, но Люба предостерегающим жестом остановила его.

— Я и так просидела у вас долго. Помогите мне оседлать Звездочку.

На ходу затягивая ремень на полушубке, она направилась к лошади, привязанной к кусту, невдалеке от палатки. Луговой снова попытался удержать ее, но в Любу словно вселился бес. Вскочив на седло, она торопливо подобрала поводья и попрощалась.

— Неужели мы еще не увидимся? — спросил Луговой, удерживая лошадь за поводья.

— Наверное. Я — в Камышин, вы — в Саратов...

— Знаешь, я провожу тебя! Я не могу так.

— Не нужно! Я не собьюсь с тропы. И ночь не так уж темна. Смотрите!

Сыпал снег, и они только сейчас заметили, что вокруг посветлело.

Люба взмахнула плетью. Лошадь рванулась, отбросила Лугового в сторону. Он побежал было вслед, что-то прокричал, но Люба не остановилась.

К утру видимость не восстановилась, по-прежнему дул ветер и горизонт оставался затянутым серой пеленой мглы. Днем Люба спала, укутавшись в свой полушубок. Самит не тревожил ее.

«Пусть спит товарищ... Все равно кушать нечего. Все продукты кончал, — думал Самит. — Обещала взять у Лугового, а ничего не привезла. Наверное, и там нет. К концу все!»

А ночью Любе не спалось. Каждая минута тянулась год.

Палатка ходуном ходит. Вот-вот сорвется и полетит по степи, как катун-трава. В палатке темным-темно, не видно даже собственных рук, если их поднести к глазам.

Который час? Да ночь еще, ночь! Нечего смотреть на часы. Все равно не увидишь. А спички, даже спички, — на счет. Хотя бы скорее рассвет. С утра всегда начинаются заботы, а с ними все-таки легче.

Совсем недавно Люба не знала бессонницы. Она просыпалась, когда подходил Самит и начинал упрашивать ее: «Вставай, Любаш-кыз!»

А теперь Люба часами лежит с открытыми глазами. Не плачет, нет! Только губы кусает. Борис!.. Надеялась увидеть другим, а он смотрел прежними глазами. Значит, боль еще не прошла, и Меденцева стояла между ней и Луговым, как скала — не обойти.

Ветер усиливался, все ожесточеннее бил в палатку, словно срывал на ней злобу. Люба натянула на голову одеяло, закрыла глаза. Да, ей нужно взять себя в руки, не думать о Луговом. Он совсем не такой, каким она его себе представляла. Люба стала искать недостатки в Луговом, находила их и будто радовалась этому.

Закрывай глаза, Любаша-кыз, хватит мучиться! Сердце закрывай тоже! И береги. Для настоящей любви. Большой. Она придет к тебе. Иначе не может быть. Иначе нельзя жить. А у тебя вся жизнь впереди. Интересная. Красивая...

«Ты не можешь уснуть?..» — «Кто это спрашивает? Ах, Борис Викторович. Я же знала, что вы приедете. Правда, не сознавалась себе: я ведь хитрая». — «Ты хорошая, Люба, я люблю тебя. Как же я мог не приехать. Дай я обниму тебя. Вот так!.. И не думай, пожалуйста, ни о чем».

— Вставай, Любаш-кыз! — услышала Люба голос Самита.

Она отбросила с лица одеяло. В палатке было светло.

— Зачем так крепко спишь, товарищ? — спросил Самит сердито, будто с ней вместе видел один сон. Он опустился на колено перед керосинкой и стал поджигать фитиль.

Чтобы не заплакать при Самите, Люба набросила на плечи полушубок, сунула ноги в валенки и выбежала из палатки.

Серая мгла набросилась на нее. Вокруг все неслось и кружилось. Ветер, хлопья снега, ударившие ей в лицо, осушили слезы и быстро привели в себя.

— Самит, буран! — закричала она, будто Самит не знал, что делается в степи.

— Жалмауз-Кемпир мал-мал играет, — откликнулся из палатки Самит. — Ничего, скоро перестанет.

— «Перестанет», — передразнила она Самита. — Опять нельзя наблюдать, опять простой. А что есть будем?

Люба взглянула в сторону коновязи. Лошадь и верблюд, уже прикрытые кошмами, жались к телеге и беспокойно вскидывали головой.

Люба подбежала к ним, кинула по клочку сена. Животные с жадностью набросились на него. Кормили их скупо, сено, взятое с зимних кошар на Джаман-Куме, подходило уже к концу. Люба вспомнила, что совхоз уже начал перегонку овец на лиманы среди песков. Ей вдруг четко представился Дубков, которого она видела всего один раз, Меденцева, Луговой... Люба улыбнулась, вспомнив свой глупый сон. Приснилось, о чем думала. А наяву вот — буран. Метет и сечет. Леденит. Рвет палатку, того и гляди, унесет.

— Самит, надо укрепить палатку!.. Как бы не сорвало.

Самит подал топор, и они вместе начали глубже заколачивать колья, натягивать брезент.

— Нужно еще вбить пешню и привязаться, — сказала она Самиту.

— Ой-бай, как боишься!

— Совсем нет. Но меры предосторожности нужно принять, чтобы наш скарб не разнесло по степи.

— Глаза, руки есть — соберем!

— Какой же ты!..

Они кричали друг другу, так как из-за ветра не слышали своих слов.

— В песках сейчас хорошо — там затишок! — прокричал Самит.

— Да! — согласилась Люба.

В песках — это значит у Лугового, на Джаман-Куме. Забился между бархан и сиди, как тушканчик. А тут, как на ладошке. Со всех сторон метет, дует...

— Ничего, Самит. Нам и Жалмауз-Кемпир не страшна, вот только окопаем еще палатку, присыплем края землей.

— Ой-бай, зимовать собираешься, что ли?

— Чтоб Жалмауз-Кемпир не поддувала!

— А-а!

— А какая она, Жалмауз-Кемпир? — В глазах Любы сверкала хитринка.

— Разный. Но всегда плохой. Джаман. Вот сейчас разгулялся как!

— Пусть, мы сильнее, Самит.

— Канешна! Только курсак нет... Холодно как!..

— Морозит... Ты говоришь, в песках лучше?

— Там буран поверх барханов гуляет. Краснотал туда-сюда крутит, дарман скоро кончает.

— Потри щеку, она у тебя белая!

— Зачем белая!

Самит хватается за щеку, что-то шепчет по-своему.