Дмитрий Фурманов - Том 5. Путь к большевизму

В Совете мне предстоит большая работа: чтение лекций на фабриках, в полку, у железнодорожников. Социализм, партии, конституции… Вот приблизительный цикл лекций.

Надо приучить всех к Совету, заставить полюбись Совет, почувствовать свою кровную связь с ним.

Только сотрудников не вижу, а одному не оказалась бы работа непосильной.

Особенно в ходу теперь своеобразный упрек:

«Ну, да что с ним говорить, он ведь и социалист-то мартовский». И когда я присматриваюсь к старым социалистам в массе, — вижу, что социалисты они только по давности, но не по знанию.

Среди максималистов есть и работники 1905 года.

И вот теперь, когда мне одному приходится вести всю работу пропаганды и агитации, — вижу, что марка «старого партийного работника» совершенно ничего не дает. Они ничего не знают, даже азбуку социализма.

Правда, это все простые рабочие, люди темные, необразованные, но ведь и не знают они самых элементарных вещей.

Жажда знаний у них огромная, но усидчивости, плана работы совершенно нет. Вот ходить на собрания, заседания, совещания и т. п. — это по душе, потому что все это легко и ни к чему не обязывает: пришел, послушал готовое, даже сам поговорил — и баста. А работы упорной, незаметной и необходимой, работы над собой, над собственным арсеналом, — нет. Все они попали в партию, влекомые понятным протестом, но почти все остались рядовыми членами, совершенно не работая над собою, Мало их, руководящих и увлекающих за собою, — все больше инертные, ждущие, что работу за них выполнит кто-то другой. Потому и работать трудно, — помощников, сотрудников нет, а дело горит.

29 сентября 1917 г.

Теперь, почти через семь месяцев революции, ставится вопрос о реорганизации всего дела в Совете. Работали почти вслепую, от случая к случаю, без определенного плана.

В фабрично-заводских комитетах сборы поручались зачастую лицам ненадежным, и рабочие, вполне естественно, протестовали.

В Совете набрали целый штат служащих, а делать им нечего, потому что за всех работает один.

Подобные факты выдвинули на очередь вопрос о реорганизации Совета.

Надо будет поставить библиотеку, устраивать лекции и проч.

Все это было и раньше, все устраивалось, но как-то вразброд, без плана. Да и работников мало: всего лишь восемь — десять человек работает. А тут и всевозможные комиссии, и частные поручения, да и мало ли еще чего.

Надо проводить по фабрикам сборы, а рабочие противятся, — спеши разъяснить дело.

Нет хлеба, ситцу, — рабочие бунтуют, — спеши уговаривать.

Конфликт с хозяином, — спеши улаживать.

Просят провести митинг или прочесть лекцию, — отправляйся немедля.

А кучка работников все та же — маленькая, уставшая. Помощи ждать неоткуда.

Пробовали кооптировать, но кооптация делу помогает мало.

Словом, — недостаток работников, и только этим можно объяснить те несовершенства, которые можно наблюдать в работе Совета.

Будем верить, что по окончании войны (а дело идет к тому) придут к нам новые работники и разделят те тяготы и ту радость, которые теперь приходится брать на себя немногим.

28-го было очередное заседание членов нашего комитета. Я сделал доклад об истории максимализма. Товарищи выразили желание, чтобы я задавал каждый раз на дом вопросы, а они, продумавши, отвечали бы мне на следующем заседании. Связно рассказать не надеются, самой удобной формой первоначальных собеседований признают именно форму, вопросов и ответов.

На том и порешили.

Следующая беседа об Учредительном собрании. Доклад сделает тов. Балакин .

Жажда знания огромная, но требуется палка. Об этом даже просят сами. Таковы уж все мы, что работаем только по приказу.

Литературы за день продали что-то рублей на сорок. Словом, дело пошло. Сидоров сидит в комитете с утра до вечера и пока получает всего 50 руб. Денег нет, но думаем, что скоро наладим и эту сторону.

Еще в тот самый момент, когда мы организовали группу максималистов, некоторые товарищи определенно заявили, что они больше анархисты, нежели максималисты, и в группе остаются временно. Однако, до сих пор мы работаем вместе.

Товарищи начитались анархической литературы, прослушали две лекции Тюханова и были зачарованы сказочным царством, анархизма.

Теперь мы на грани полного разъединения. Приехавшие недавно два товарища-анархиста думают организовать здесь коммуну. Несколько человек из комитета, вероятно, уйдут, но комитет не умрет. Мы, оставшиеся, удвоим, утроим, удесятерим энергию, а комитету развалиться не позволим.

На окнах комитета и теперь уже красуется анархическая литература, и многие даже самый комитет называют анархическим. По существу мы очень близки, и весьма вероятно, что до поры до времени работать будем совместно.

30 сентября 1917 г.

О подмастерьях в Совете говорят довольно часто. Они требуют непомерно высоких окладов, пользуются тем, что их мало, что они нужны, а заместить некем. Даже сами рабочие жалуются, что подмастерья к ним относятся скверно. Сегодня в завком ткацкой Бурылина вбежала плачущая женщина:

«…сидят, как господа, — кричала она, — и подступиться нельзя: то курит, то „на двор“ уйдет, то разговаривает с кем, — прямо подступу нет… А меня обругал, осрамил…»

Из-за подмастерьев однажды несколько дней не работало человек пятьсот ткачей. Был ропот, ткачи заявили в Совет. Помню, решено было даже устроить нечто вроде курсов для подготовки подмастерьев из наиболее пригодных и способных ткачей.

3 октября 1917 г.

Первая из намеченных мною лекций была в Кохме, еще недели три назад. Прошла она успешно. Две следующие были проведены в Тейкове. В общем, за три лекции собрали до 300 руб. Кроме того, продали максималистской и анархической литературы рублей на тридцать. В Тейкове лекции прошли так же успешно, как и в Кохме. Театр был набит битком. Несколько сот человек вынуждено было уйти обратно, так как здание не вмещает больше пятисот. С продажей литературы, как всегда, наблюдается неприятное явление: как только пустишь свободно, — непременно растащат на несколько рублей. Так было и в Тейкове, где растащили рублей на шесть. Надо думать, что в этом повинны ребята и подростки. Когда мы объявили о продаже литературы и раскинули ее по роялю, толпа нахлынула, и впереди очутились мальчуганы. За одним я приметил: взял несколько книжек, ничего не дал и спросил сдачу с трех рублей. В горячке разбирать было некогда и пришлось сдать. Но сами рабочие, взрослые, отдавали даже тогда, когда могли бы спокойно уйти незамеченными, не уплатив ни единой копейки.

Помещение театра низкое, душное. Накурили и надышали так, что после первой половины лекции я уже окончательно изморился и с большим трудом провел вторую половину.