Дмитрий Фурманов - Том 5. Путь к большевизму

Действительно, у человека очутились в руках десятки тысяч рублей. Прежде он никогда не видал такой уймы денек Рисуется перспектива: свой домишка, скотина, своя хорошая утварь, довольство…

Жажда мещанского покоя побеждает. Идейные соображения умирают, и вчерашний народный избранник делается вором. Но будучи вором неопытным, ворующим впервые, он попадается на первых же шагах.

Массы изголодались, устали, перестают доверяться вождям. Нужно что-то экстренное; нужны истерические выкрики и безумные проекты, чтобы быть признанным.

Так, разумеется, не везде и не всегда. Но в минуту крайнего возбуждения массы признают именно такого крикуна. Вот ему и открыта дорога. Мы сами позорим себя, сами себя бесцеремонно обкрадываем. Это уже расхищение собственного достояния. Но пресечь это зло, пресечь быстро — неимоверный труд, неосуществимая задача. Здесь нужно не глумленье со стороны, а непосредственная работа среди расхитителей.

20 декабря 1917 г.

Что он делает, Райсовет, на который смотрит с таким доверием вся рабочая масса района?

Он ничего почти не делает, ибо некому делать ту огромную работу, которая возложена на Совет Областным съездом.

Из двенадцати человек, членов Райсовета, ежедневно собирается всего шесть-семь человек. Это за последние дни, а первое время собирались все.

Заседания по большей части бывают бесплодны, потому что нет ни у кого определенного плана работы, нет конкретных предложений, зачастую решаем вопросы с плеча. Мы сходимся вооруженные одним лишь желанием «сделать побольше и получше». Желание это, несомненно, имеется у каждого, и в большой степени, но, ведь, одних пожеланий слишком мало.

Почесать язык не штука. Много предлагается и проектов, но видно, что проекты эти выдуманы минуты две-три назад, случайно, скоропалительно, непродуманно.

Не учитываются последствия, даже самые близкие и определенно неизбежные. А задумываемся мало над вопросами потому, что в вопросах этих (промышленный, продовольственный и др.) оказываются недостаточными не только одни благие пожелания, но и один здравый смысл без определенных знаний, без опыта, без соответствующей подготовки.

Мы все здесь настроены по-боевому и верим свято в осуществимость своих планов; мы все здесь не глупы, если смотреть на дело с общей точки зрения, но когда приходится прикасаться к вопросам специальным, — тут здравый наш смысл оказывается почти нулем, выхода ясного не видим и не знаем, а потому и вопрос решаем с плеча.

Взять хотя бы дело с арестованными вождями нашей областной буржуазии — Неведомским, Добровым, Лазаревым .

Относительно их освобождения ходатайствуют со всех сторон — жены, личные друзья и сотоварищи по работе, представители союза объединенной промышленности, комиссар труда Шляпников и, наконец, Московский Совет рабочих и солдатских депутатов, плюс областной комиссар труда Ногин . Все требуют в один голос: «освободить».

Промышленники заявляют, что не вступят ни с кем ни в какие переговоры, не примут участия ни в каких третейских судах и согласительных комиссиях до тех пор, пока мы не освободим арестованных. У них цель понятная, — вернуть своих идеологов, вождей и начать удвоенную, упорную борьбу.

Они утверждают, что лишь только мы освободим арестованных, как они признают минимум, что тотчас же примут участие во всевозможных комиссиях.

Комиссары и Совет мотивируют свое требование тем, что мы еще слишком слабы, чтобы обойтись без фабрикантов, что промышленность погибнет, что посреднические комиссии пока еще необходимы, а раз так — освобождение необходимо.

Мы им всем отказали и мотивировали свой отказ следующим образом: Согласительные комиссии и прочая посредническая, мирная дребедень являются лишь удобной ширмой, за которой фабрикантам удобно вести свою подлую разрушительную работу, легче проводить в жизнь саботажнические приемы, легче оттягивать дело все дальше и дальше, волнуя и разъединяя рабочие массы. Эти посреднические учреждения отжили свой век; мы их считаем не только бесполезными, но и страшно вредными для всего рабочего дела; мы выходим на арену открытой политической борьбы даже в сфере требований чисто экономических. Мы издали циркуляр и приказ, согласно которым минимум проводится путем декретирования, а неподчиняющихся — препровождаем в тюрьму.

Нам важно высосать, выбрать из карманов фабрикантов все, что можно, дабы это «все» было вложено в предприятие. А тогда, — тогда простимся. Уже и теперь во многих местах фабрики и заводы перешли к рабочим и ведутся при помощи особых коллективов, созданных из рабочих и служащих предприятия.

Момент теперь острый и критический. Каждая лишняя преграда страшно осложняет нашу работу. Все преграды мы стремимся устранить заблаговременно. В такую минуту, когда важно, чтобы наши декреты безболезненно претворялись в жизнь, нам необходимо вырвать из вражьего стана самых опасных противников, которые могли бы повести против нас организованное наступление, которое могут предвидеть наши действия, предугадывать методы нашей борьбы, — нам важно обессилить врага. И мы его обессиливаем… Предлагаем и в иных местах товарищам последовать нашему примеру. Это соображение разделяют и поддерживают даже такие крупные представители профессионального движения нашей области, как Асаткин и Климохин. Даже они сознали, что прежние формы борьбы профессиональных союзов теперь уже негодны. Кроме того, у Неведомского на даче найдено много оружия, — это также сильная улика. Обоим делегатам Московского Совета, приезжавшим последовательно 15, 16 и 20-го, мы дали одинаковый ответ:

— Арестованные будут сидеть, и свое постановление мы оставляем в силе…

Последнему делегату было сообщено, что арестованных можно будет выпустить лишь в том случае, если создастся третейский суд с арбитром — комиссаром труда. На этом пока вопрос и закончился.

Вопрос большой, ибо конфликт возникает уже между рабочими организациями, между своим же «начальством» и «подчиненными».

Московский Совет предъявил даже ультиматум (правда, неофициально, в форме мнения отдельных членов президиума), ультиматум, отрицательная сторона которого заключается в возможности «разрыва» между Москвою и нами.

Мы не подчиняемся «начальству», ибо нам здесь, на месте, дело виднее; мы признаем совершенно нецелесообразным переменять свое решение; если мы выпустим врагов, они напакостят нам в деле проведения нашего циркуляра в жизнь; против нас поднимется тогда обозленная трехсоттысячная рабочая масса и справедливо будет укорять и винить нас в непоследовательности, в малодушии и в слепом подчинении дисциплине.