Дмитрий Фурманов - Том 5. Путь к большевизму

«Мы должны теперь вести борьбу против Советов не как формы вообще, а против существующей ныне властной советской формы… Не возбраняется, конечно, в отдельных случаях вести эту борьбу и внутри Советов…» [5] «Голос Труда», № 22, 1918 г.

«Считаем (считая) работу в Советах, на ряду с работой в других формах объединения труда, важной задачей для нас, анархистов-синдикалистов, признаем (признавая) поэтому и участие в исполнительных органах Советов на местах…» [6] «Голос Труда», № 34, 1918 г.

По отношению к советской работе здесь высказываются те же соображения, что приходилось неоднократно в кругу товарищей высказывать и мне.

Наша группа девятью голосами при трех воздержавшихся признала необходимость остаться работать в Советах. С приходом т. Чернякова на собраниях, несомненно, стало оживленнее, но оживленье это зачастую идет по линии пустейшей, вредной болтовни.

В группе имеются ура-анархисты: бери, хватай, забирай, отнимай… Просто любители острых ощущений. А один так и определенный трус. Он все рекомендовал занять «особняк» (это слово ему особенно нравилось). Но я уверен, что сам он занимать «особняк» не пойдет. Говорили о захвате имения и про эксы, но как-то некому всем этим заняться, — дела остаются без движения.

Прежнего единения в группе нет. Налицо глухой ропот, недоверие, назревающий конфликт. На одном из последних заседаний настолько закипело у меня внутри, что хотел бросить все, уйти и увести за собою сочувствующих товарищей. Сдержался, не ушел, но разрыв очень и очень возможен. Последние заседания проходят без председателя — запись ораторов ведет секретарь. Получается порядочный беспорядок. Не привыкли еще мы.

18 апреля 1918 г.

Все та же — старая, знакомая тема. Она измучила и истерзала в конец: оставаться анархисту в Совете или нет? Работать с лучшими из рабочих, или слиться с бесформенной массой, склонной отречься не только от власти, но и от любой организации вообще?

На повестку дня вчерашнего собрания я поставил девять вопросов. Среди них был, между прочим, и вопрос о захвате Скорынинского дома. По этому вопросу прения были весьма интересны и весьма продолжительны — более двух часов.

Чтобы начать практически проводить свои идеи в жизнь, утверждал я, необходимо, во-первых, быть достаточно убежденным и действовать не только под наплывом чувств. Ура-анархизм, к сожалению, преобладает у нас над учением, строго, продуманно, последовательно проводимым в жизнь.

Во-вторых, начиная большие дела, необходимо иметь под ногами твердую почву, надо опираться на рабочую массу, которая бы нас знала, которая бы нам сочувствовала, которая поднялась бы за нас в нужную минуту.

Знает ли нас масса, вступится ли за нас, сочувствует ли нам настолько, чтобы мы могли опереться на нее в нужную минуту? Нет, нет и нет. Во всяком случае, пока — этого нет. И очень понятно почему: группа наша молодая, сравнительно малочисленная, агитаторских и пропагандистских сил она не имеет и заявляла о себе до сих пор по всем этим причинам недостаточно громко. Нам необходимо сначала проявить себя, заявить о себе, растолковать, что мы собою представляем и чего добиваемся, и только после этого, заручившись сочувствием масс, начинать работу практическую с надеждою на успех и не опасаясь, что затея эта выльется в самую будничную авантюру. Это — во-вторых. А в-третьих, — необходимо довести до сведения Совета о том, что мы занимаем особняк, ибо в Совете, несмотря ни на что, сидят товарищи.

Это не просьба, это не унижение, — мы лишь доводим до сведения.

Вы удивляетесь и спрашиваете, к чему нужна эта глупая процедура. «К чему, дескать, тебе мой паспорт, когда я сам перед тобой». С внешней стороны вы совершенно правы. Но посмотрите вглубь. Как бы там ни было, но Совет представляет собою ту организацию, которая приняла на себя все функции, всю созидательную работу революции, сосредоточила в себе, как в фокусе, все нужды и запросы пролетарского населения. Пролетарского — поймите это. Ведь не буржуазия, не соглашатели-социалисты засели в Совете, — там засели наши же товарищи-большевики, с которыми рука об-руку мы шли всю революцию.

Эта организация ведает распределением всяких благ среди рабочего люда. Вы говорите, что она дурно, неумело выполняет свои функции. Что ж, я согласен с вами, но виновата ли она в этом?

Ведь не профессора сошлись в Совете, — идемте туда, давайте им помогать.

Мы помогаем Совету, захватывая особняк, утверждаете вы.

— Это, товарищи, худая помощь, говорю я. Ибо завтра же группа хулиганов захватит Бурылинский дом, выгонит Бурылина, а все добро оставит себе. С точки зрения «анархистов-пистолетников» это будет, разумеется, правильно, но мы ведь не совершаем трехрублевых экспроприации у рабочих в свою пользу, как это делают пистолетники, мы ведь держимся иной тактики. Мы отказались от мягкой мебели и приказали заменить ее другою, более простой и удобной, а кучка хулиганов ведь не будет проделывать это: она не только мягкую мебель, — она захватит и ложки, и чашки, и проч.

А потом у одного окажется пятнадцать, а у другого двадцать тысяч наличными, как это было в Москве.

Ведь это уж не сказка, не выдумка, что в Москве под черное знамя пробралась всякая нечисть: — воры, громилы, хулиганы. Да и у нас при обсуждении вопроса о захвате дома разве не разгорались глаза и зубы. Разве об этом неясно говорится в протоколе: одному хочется перебраться на спокойное житье; другой говорит, что корову следует оставить, ибо «найдется, кому пользоваться».

Тут был налицо личный, низменный, корыстный расчет.

Одним этим вы уже исказили бы, испохабили бы свою идею. Под этими желаньями я лично не подпишусь.

Что вы скажете той группе хулиганов, которая захватит Бурылинский дом и назовет себя, положим, анархо-индивидуалистами, или чем хотите? Положение самое нелепое: мы создаем прецедент для хулиганства.

Нет, сначала давайте составим кадр честных, надежных работников; сначала встанем твердо на ноги, а тогда уже и за большую, верную работу возьмемся.

Совет — организация, которая держится авторитетом и верою масс. Если этот авторитет будет поколеблен, — знайте, что положение используется не нами, а нашим врагом — буржуазией.

По этим трем соображениям:

1) что мы недостаточно уяснили себе учение анархо-синдикализма,

2) что мы не имеем достаточно широкой и твердой базы,

3) что в Совете сидят наши друзья, а не враги, — я считаю необходимым, для поддержания и утверждения советского авторитета, дать туда сообщение о том, что мы особняк занимаем для собственных нужд, для нужд группы.

Я знаю, что Совет санкционирует эту весть по-товарищески. А ежели нет? — спрашиваете вы. — А, тогда другой вопрос. Тогда у нас будут козыри в руках, тогда мы сможем заявить рабочим, что Совет оставляет дома буржуям и не дает их занимать тем группам, которые борются за рабочих.