Михаил Коршунов - Двести пятый километр

Раннее зимнее утро. Темно, а в доме линейного мастера на автомобильной магистрали уже все поднялись — мать, отец и дочка Полинка.

Мать затопила на кухне плиту, отец ушел в сарай, а Полинка взяла горсть пшеничных зерен и по крутой деревянной лестнице вскарабкалась из коридора на чердак.

— Гули-гули! — зовет она голубей. Слышно, как зерна, рассыпаясь, стучат по доскам чердака.

За Полинкой пытается вскарабкаться по лестнице маленький черный кот.

— Я тебе! — грозит Полинка пальцем, снимает валенок и бросает в кота.

Кот и валенок скатываются с лестницы на пол.

Покормив голубей, Полинка бежит к тазу с умывальником. Вода колодезная, ледяная. Полинка не боится: она родилась и выросла в снежных ярославских лесах.

Кот жмет уши и отпрыгивает от холодных брызг.

— Н атебе! Н атебе! — приговаривает Полинка и еще брызгает на кота. — Уходи с глаз моих! Вчера опять за птицами охотился!

Кот спрятался под лестницу. В темноте почти не заметен. Только светятся полосатые глаза, будто ягоды крыжовника.

Из сеней в двери пролез петух. Кот закрыл от страха глаза и совсем растворился в темноте. Петух не любит никаких беспорядков и хулиганств.

Полинка и петуху сыплет пшеничные зерна.

— Дочка, — говорит мать, — обмети снег с окон да отца покличь. Завтрак я собрала.

Полинка набрасывает на плечи короткую шубейку, хватает в сенях веник и выбегает во двор. Она проворно обметает веником стекла. Свет из окон ложится на сугробы яркими желтыми пятнами.

Полинка замечает следы грузовика. Опять кто-то ночевал, а она и не слышала.

Ворота дома линейного мастера всегда открыты: заезжай, заходи, путник. Хочешь — ночуй, хочешь — напейся только воды, а хочешь — отведай парного молока или свежего хлеба, испеченного на капустном листе. Хозяева дадут и умыться, и баню истопят, и расскажут о своем лесном крае.

Недавно в буран заночевал рейсовый автобус «Икарус». Тридцать гостей заполнили дом. Кого только не было — студенты, солдаты, рыбаки, охотники, лесники и просто маленькие дети с мамами и бабушками.

Полинка постелила в коридоре газеты. На них сложили пальто и шапки. Гора получилась высокой. Кот едва не залез на чердак.

Полинка бежит в сарай. По пути дергает ветки елок, с которых обвалами рушится снег. Но Полинка успевает отскакивать от снега. Она проворная. А вокруг елок долго блестят, переливаются серебряные вихри.

— Папаня! — вбегает Полинка в сарай. — Мама завтрак собрала!

В сарае хранятся лопаты, метелки, деревянные трамбовки, мешки с каменной пылью. Пыль — это от гололеда, чтобы посыпать дорогу. В ящике лежат запасные разноцветные стеклышки для дорожных знаков и указателей — катофоны.

— Иду, Полинка… Голову без платка застудишь.

— Ну, вот еще.

Полинка бежит домой и опять сбрасывает с елок снег, визжит и смеется.

Приходит отец. Приносит банки с красками и кисти.

— Ты чего? — спрашивает мать.

— Знак, что на крутом повороте, попортился. Краска отпала. От мороза, что ли… Надо подновить.

— И на переезде один катофон вывалился, — говорит Полинка. — Белый. Я возьму вставлю.

— Ты в школу не опоздай, катофон!

Полинкина голова в синих искрах. Это тают в волосах снежинки.

На столе бьет паром в крышку чайник. Глазуревые крынки полны медом, сметаной, земляничным вареньем. В протвишке зажаристая картошка с выпущенными из яиц цельными желтками. А посреди стола — горячий хлеб. Возьмешь кусок— ладонь греет. Капнешь меду, мед растает и в мякиш утечет. Еще капнешь — опять утечет. Куснешь хлеб, а он медом напитан, точно в рамке в улье стоял.

Под столом сидит котенок, жмурит глаза-крыжовины и мурлычет. Напился молока, ему тепло и сытно. На чердаке возятся, хлопают крыльями голуби. Поджав лапу, задремал у плиты на березовом полене петух.

Отец включил радио, слушает сводку погоды по области— не предвидятся ли бураны или оттепели. Бураны плохо для дороги и оттепели тоже. Жди тогда гололеда.

После завтрака Полинка повязывает пуховый платок, надевает шубейку и берет портфель. В портфеле рядом с книжками и тетрадями лежит большое яблоко. Мать обдала его кипятком, и нагретое яблоко запахло летом.

Пора в школу. А школа не близко. Три километра.

Полинка забегает в сарай, достает из ящика белое стеклышко и прячет в карман.

Полинка идет вдоль шоссе по тропинке. Хрустит снег. Неслышно гаснут к рассвету звезды. На снег наплывают голубые прозрачные тени — тоже к рассвету. Луна опустилась. Ее ободок касается леса, где еще держится ночная темень.

На дорогу выползают длинные огни фар. В такую рань — это или самосвал, или автобус.

Водители на магистрали знают Полинку с двести пятого километра. Часто ездят и видят, как по утрам идет в школу.

Водители останавливают машины, приглашают Полинку:

«Подсаживайся! Довезем!»

Если дует встречный ветер или грязно и дождливо, Полинка подсаживается и едет. А если денек, как сегодня, погожий, Полинка кричит:

«Езжайте! Сама дойду!»

Любит она погулять рано утром. Многое увидишь: белки из леса выпрыгнут, зайчишка выйдет и примостится в канаве пень объедать. Вдруг зашумит мотор автомобиля или треснет в лесу сжимаемая морозом древесина — и ни белок, ни зайчишки.

Стоят на лугах заваленные снегом высокие скирды сена.

Сверху колья торчат, а на кольях спят птицы.

Можно задержаться у телеграфных столбов, послушать, как они гудят далеким гулом больших городов.

На железнодорожном переезде светится у шлагбаума фонарь. Ветер надул на нем снежный козырек. Светится огонь и в окне будки.

Здесь живут дед Андрей и Спирька. Дед при шлагбауме дежурит, а Спирька его внук.

Полинка постучала в мерзлое окошко Керосиновую лампу пустили ярче, и в окошке показался Спирька. Кивнул: иду.

Полинка всегда заходит за Спирькой, а если едет на самосвале или на автобусе, то обязательно заезжает.

Полинка и Спирька давние друзья.

В будке глухо бухнула войлочная дверь, и на порог выбежал Спирька в рыжей беличьей шапке и в тулупе на крючках.

— Пошли.

— Постой, Спирька. Надо катофон вставить.

— Колесо паровозу, что ли? Сейчас скамью и чурбачок вынесу.

И Спирька тут же вернулся со скамьей и чурбачком.

Скамью приставили к металлической стойке, на которой сверху был укреплен знак — железнодорожный переезд. Трехугольный, желтый, с черной каймой. Посредине нарисован паровоз. Вместо колес — круглые белые катофоны. Где дым — тоже катофоны, помельче только.

Ночью машина осветит фарами катофоны, и они вспыхнут, засверкают, будто маленькие зеркала: тише ход, железнодорожный переезд.