Ирина Нолле - За синей птицей

Марина открыла створку и очутилась в маленькой комнате с единственным окном с решеткой. У стены помещался небольшой коммутатор. Она придвинула к двери табуретку и села.

Через некоторое время в кабинете открылась входная дверь, и послышались чьи-то шаги. Затем двинули стулом. Очевидно, вошедший сел.

— Ну, продолжим наш разговор, — сказал Белоненко. — Значит, вы утверждаете, что записку эту писали вы?

— Я… — глуховато ответил вошедший, и Марина узнала голос Алеши Медведева. — Только это, гражданин начальник, было все в шутку…

— А вы не думали о том, что за подобные шутки вас могут судить и добавить срок? Вы шантажируете человека, угрожаете его жизни и, наконец, нарушаете лагерный режим — и называете это шуткой?

Алеша молчал.

— У вас есть семья, Медведев?

— Жена…

— Так как же это получилось? Не успели пробыть в лагере и года, как влюбились в другую? Вы что, не думаете жить со своей женой после отбытия срока?

— Как это — не буду?! Буду. И совсем я не влюбился…

— То есть как — не влюбились? Вы же сами писали бригадиру Вороновой… как это там у вас? «Потерял покой и влюбился».

Молчание.

— Так, так, — задумчиво произнес капитан. Потом снова спросил: — Объяснительную записку коменданту о краже вещей в мастерской писали вы?

— Я писал… А что?

— Вы мне пока вопросов не задавайте. Значит, объяснительную писали вы и письмо Марине Вороновой — тоже вы?

— Да…

— Очень хорошо. А какое у вас образование, Медведев?

— Семь классов и восьмой — в вечерней школе.

— Ну что ж, это вполне достаточно. А теперь сядьте ближе к столу. Возьмите ручку. Вот вам бумага. Пишите под мою диктовку.

Марина слышала, как Белоненко начал ходить по комнате, иногда задерживая шаги, — видимо, следил, как пишет Алешка.

— Пишите. «Уважаемая Марина и милая детка…» Не торопитесь, времени хватит. «С тех пор как вы появились здесь, я потерял всякий покой…» Знаки препинания диктовать? Нет? Прекрасно. Давайте дальше. «Я влюбился в вас и хочу быть вашим близким другом».

— Гражданин начальник… — Лешка двинул стулом.

— Сидите, сидите, Медведев! Пишите дальше.

Белоненко ходил по комнате, как учитель в классе, и ровным, неторопливым голосом диктовал злополучному Птенчику содержание записки.

— Ну вот, скоро и конец, — сказал Белоненко. — Пишите: «Известный всем, а вам пока неизвестный Леха Птенчик». Все. Давайте сюда.

Марине казалось, что она слышит, как сопит Алешка, и видит его растерянное лицо. Белоненко сказал:

— Слово «известный» пишется с буквой «т», а вы ее пропустили. Но, в общем, написано грамотно.

Зашуршали какие-то бумаги. Наверное, капитан спрятал написанное Алешкой в папку.

— Зачем вы лезете в петлю, Медведев? — уже другим тоном сказал Белоненко. — Неужели вам так хочется получить добавочный срок или, в лучшем случае, быть отправленным на штрафной лагпункт, где вы будете лишены даже переписки с женой? Что общего у вас с Глебовым? Почему вы не хотите признаться, что эту записку не вы писали? — с каким-то даже сожалением в голосе спросил Белоненко. — Ведь почерки-то у вас разные…

Он опять стал ходить по кабинету.

— Расскажите лучше правду. — Шаги замерли. — Каким образом удалось Глебову уговорить вас пойти на это свидание?

Опять заскрипел стул. Наверное, Алешка переменил положение. Но ответа не последовало.

— Значит, не хотите отвечать? Ну, а что, если бы кто-нибудь из надзора случайно заглянул в сушилку и увидел бы там вас и Воронову? Как вы думаете, неприятности были бы только для вас? Ведь и Вороновой пришлось бы отвечать за нарушение лагерного режима… Хотя она, кажется, не была намерена отвечать на вашу пылкую любовь.

— Да никакой у меня к ней любви нет, гражданин начальник! — В голосе Алешки звучало отчаяние, — Я думал — землячка… Поговорю, порасспрашиваю…

— Эх, Медведев! — с досадой прервал его Белоненко. — Ну зачем вам потребовалось идти в какую-то сушилку, чтобы поговорить с землячкой? Разве у нас запрещено разговаривать с женщинами? И какая нужда заставила вас выполнить требование Глебова? Молчите? Ну что ж…

Шаги его прозвучали у двери, где сидела Марина. Она поднялась.

— Войдите, Воронова.

Увидев Марину, Алешка встал от удивления, уронив на пол кепку. Это был широкоплечий, высокого роста парень лет двадцати четырех, с коротко подстриженными волосами, в черной косоворотке, ворот которой был расстегнут. Глаза у него были светло-голубые, широко расставленные. Он стоял в напряженной позе, опустив руки, растерянно моргая глазами.

Белоненко указал глазами на стул и, когда Марина села, спросил, чуть-чуть улыбаясь:

— Вы знакомы? Садитесь, Медведев…

Алешка сел и опустил глаза. Марине стало жаль его.

— Свиданье-то состоялось? — Казалось, Белоненко решил не щадить несчастного парня. — Кстати, в каком часу вы встретились? — спросил он Марину.

— Сразу после отбоя.

— И долго вы там были?

— Ну, минут пятнадцать…

— Расскажите, пожалуйста, Воронова, что вам говорил Медведев. Конечно, помимо интимных вопросов…

— Интимных вопросов не было, — улыбнулась Марина. — Алеша вовсе и не влюблен в меня. Записку писал не он, а Глебов.

Алеша сделал движение, но Марина продолжала:

— Все равно я все расскажу. И напрасно вы так упорно выгораживаете Глебова. Гражданин начальник, — повернулась она к Белоненко, — дело в том, что Медведев был вынужден выполнить то, что ему сказал Глебов. Они играли в карты, и он проиграл.

Белоненко быстро взглянул на Алешу:

— А вы в какую игру резались, Медведев? В стос или тэрс?

— Не знаю я таких названий, — насупился Алешка, Белоненко рассмеялся:

— Ну, вот видите — воровского языка не знаете, а кличку себе присвоили! Да и кличка какая-то неудачная. Какой же вы Птенчик? Это Глебов придумал?

— У меня нет клички, — не поднимая глаз, ответил Алеша.

— Есть, — жестко сказал Белоненко. — И я постараюсь, чтобы о Птенчике узнал весь лагпункт. Это мы сделаем на поверке. На вечерней общей поверке на площадке, — подчеркнул он. — Над вами будут смеяться, Медведев, а смех иногда бьет гораздо сильнее, чем самое оскорбительное слово.

— Ему и без того тошно, гражданин начальник, — решилась вмешаться Марина.

Белоненко мельком скользнул взглядом по ней.

— Ему еще не совсем тошно, Воронова. Расскажите, Медведев, каким образом вам удалось пройти в женский барак и положить под подушку Вороновой записку? Ведь записка была под подушкой?

— Под подушкой, — ответила Марина.

— Ну, ясно — куда еще можно было положить ее, чтобы адресат нашел? А для того, чтобы положить записку, надо знать место, где спит Воронова. Откуда вам это было известно?

— Не ходил я в барак, гражданин начальник! И записки этой не читал! — с отчаянием воскликнул Алешка и встал со стула. — Мне Мишка говорит: «Иди после отбоя в сушилку и побудь вон с нею, — он кивнул на Марину. — Хоть десять минут побудь». Я ему говорю: «А что я там с ней делать буду?» Он говорит: «Потрепись о чем-нибудь». А я спрашиваю: «А если дежурняк застанет?» Он сказал: «Не твое, говорит, собачье дело. Проиграл — умей отыгрываться. Я, говорит, того и хочу, чтоб дежурный вас застал. Опозорю ее, говорит…».