Никита Павлов - Чужаки

К счастью, крепкий организм Машутки выдержал и тиф.

И вот теперь, по мере того, как физические страдания день за днем уходили в прошлое, перед Машуткой вставал все тот же вопрос: что делать? Каким образом выбраться из положения, в котором она находится. Она думала только об одном: скорей бы туда, к Алексею.

Смотря на Машутку, подруги никак не могли понять, что же происходит с ней. То она словно искрилась от веселья, а то вдруг умолкала и плакала, отвернувшись к окну.

Сегодня, провожая Дину домой, Машутка спросила подругу, почему она так странно ведет себя.

С трудом поборов нерешительность, Дина тихо сказала:

— Мне запрещено говорить. Это пока секрет. За разглашение, знаешь, что может быть… Но тебе я скажу, ты ведь не подведешь. — И, понизив голос до шепота, продолжала: — Есть приказ готовить Челябинск к эвакуации. Разрабатывается новая операция. Говорят, что у Челябинска будут большие бои. — Дина испуганно посмотрела подруге в глаза. — Что теперь будет, прямо страшно подумать.

— Чего ты боишься, это к лучшему, Дина.

— Не знаю, к лучшему или худшему, но я хочу, чтобы все скорее кончилось.

Возвращаясь в госпиталь, Машутка не переставала мучительно думать над тем, как перейти к красным.

Сейчас, после разговора с Диной об эвакуации Челябинска, эти вопросы надо было решать не откладывая. Эвакуацию госпиталя могли объявить сегодня или завтра. Ведь недаром начальство в последние дни несколько раз проверяло и пересчитывало людей и имущество.

Задумавшись, она повернула в сторону центральной улицы и на углу нечаянно столкнулась с идущим ей навстречу человеком. От неожиданности она ахнула и, извинившись, отступила в сторону. Незнакомец тоже удивился и тоже ахнул, но не отступил, а наоборот, приподняв надвинутую на глаза фуражку, в упор посмотрел на девушку.

Машутка не верила своим глазам. С длинными волосами, с окладистой бородой перед ней стоял едва узнаваемый Прохоров Калина.

— Здравствуй, соседка, — подавая руку, сказал Кали на, — вот не ожидал…

Машутка тоже протянула было Калине руку, но потом быстро шагнула вперед и порывисто обняла.

— Дядя Калина, дядя Калина, как я рада, что ты здесь, — шептала Машутка, прижимая к себе улыбающегося Калину.

Не сговариваясь, они пошли к Миассу. Первым заговорил Калина.

— А я тебя, Маша, на днях здесь видел, да подойти не решился: кто ее знает, думаю, как она теперь на нашего брата смотрит, а сегодня вот налетел.

— Не понимаю, дядя Калина, — удивилась Машутка, — почему меня нужно бояться?

— Чего тут не понимать, ты ведь все еще в белых ходишь, а белые нашего брата, сама знаешь, как любят.

Машутке стало не по себе. Нахмурившись, она спросила:

— Врагом, значит, считаешь?

— Да нет, — уклончиво ответил Калина, — не врагом, а так…

Машутка взяла Калину за руку, смело посмотрела в глаза.

— Все это только было, дядя Калина, и давно прошло.

Калина пожал поданную руку, сказал улыбаясь:

— Знаю, знаю. Юсуп-то ведь здесь, с нами. Не только мы, но и там о твоих делах знают. Сразу не сказал потому, что испытать хотел. Осторожность никогда не мешает.

Машутка не дала Калине договорить. Схватила за плечи, начала трясти.

— Неужели? Дядя Калина, неужели Юсуп жив и там все знают?

— Жив, чего ему сделается. Хвалит тебя, куда там. Это, говорит, не девка, а золото.

Разговаривая, они подошли к Миассу. Заходящее солнце только что скрылось за золотисто-красными облаками. Отблески зари за несколько Минут выкрасили воду реки сначала в оранжевый, потом в кровавый цвет.

С другого берега Миасс пересекала стайка уток. На середине реки их подхватило и понесло вниз. Стремясь пересилить течение, утки долго, но безрезультатно боролись с ним, потом громко закрякали, захлопали крыльями и, почти не отрываясь от воды, полетели к берегу.

Показывая рукой на уток, Калина сказал:

— Вот, Маша, и тебе пора подняться на свой берег.

Иди-ка собирай манатки и приходи… Я подожду тебя…

Сведения о приближении красных к Челябинску все настойчивее проникали в город. Положение особенно осложнилось, когда командир расквартированного в городе французского батальона объявил об отправке своих солдат в Сибирь. Все попытки военных властей уговорить французов не торопиться с отъездом, ни к чему не привели. Те говорили, что у них нет приказа вступать с красными в военные действия, значит, и оставаться в Челябинске им нет смысла.

Тогда было решено устроить французам торжественные проводы, под тем предлогом, что они якобы едут на фронт. По всему городу расклеили афиши, извещающие челябинцев о большом городском бале, который устраивает местное купечество в честь своих защитников, идущих проливать кровь за свободу русского народа.

За два дня до бала к Машутке зашел Калина. Поздоровавшись с хозяйкой, он печально посмотрел в сторону насторожившейся девушки и сказал скороговоркой:

— Кузьма Прохорович болеет, Маша, навестила бы…

Машутка жила на квартире у жены офицера. Ее дом был вне всякого подозрения. Девушка выдавала себя перед хозяйкой за дочь богатея, убежавшую из дома при приближении красных. У нее даже были на это документы, полученные от Калины.

За воротами, когда Машутка вышла проводить Калину, он посмотрел на нее с лукавой улыбкой и, как бы невзначай, сказал:

— Мать комдива нашего приехала, Маша, она тоже будет там…

Сообщение Калины разволновало Машутку.

Еще раньше из разговоров с Калиной Машутка узнала, что он вместе с каким-то Фомой прибыл в Челябинск по заданию политотдела и комдива и, благодаря Фоме, связался здесь с подпольной организацией. Калина подробно рассказал ей историю ареста и освобождения ее отца, о встрече с Пустоваловым, его хорошим другом по германской войне и по Златоусту, теперь красным командиром Карповым Алексеем.

Слушая эти рассказы, Машутка была вне себя от счастья.

— А я-то дура, а я-то дура… — без конца повторяла она.

Попрощавшись с Калиной, Машутка пошла к Дине.

Подруга встретила ее с заплаканными глазами, с осунувшимся лицом. Стремясь скрыть свое настроение, Дина несколько раз тряхнула головой, как бы отгоняя мучившую ее неотвязную мысль. Но ей от этого не стало лучше, тогда она смущенно посмотрела на подругу, подошла к столу и достала папироску.

— Ты куришь, Дина? — удивленно спросила Машутка.

Лицо Дины вытянулось, глаза стали злыми. Отшвырнув спички и не скрывая досады, ответила:

— От такой жизни не только курить, но пить будешь, а потом и с ума сойдешь.

Машутка поднялась. Она давно хотела поговорить с подругой откровенно, но все как-то не решалась. Но сейчас поняла, что тянуть больше нельзя.

— Что с тобой, Дина, ты такая непонятная стала? — спрашивала Маша.