Никита Павлов - Чужаки

— Добровольцев, говорят, там расстреливают.

— Враки, — убежденно сказала Машутка.

— Ты откуда знаешь? — удивился Чугунков.

— Раз говорю, значит, знаю.

— Вот как, — протянул Чугунков и снова замолчал.

Только на привале он стал снова расспрашивать Машутку, почему она так уверена в красных. Они сидели на бровке дорожной канавы, в стороне от конвоя. Отпущенные на весь повод лошади с жадностью ели придорожный пырей, фыркая от попадавшей в ноздри полыни. В небольшой полосе пшеницы перекликались несколько перепелов. Машутка сидела, поджав ноги под себя, Чугунков, облокотившись, полулежал. Он машинально обрывал головки пырея и отбрасывал их в колею.

— …Разве мы люди? — отвечая на вопросы Чугункова, говорила Машутка. — Посмотри назад, что там увидишь? Одни преступления. За что воюем? За кого? Говорят, наш правитель Колчак все делает по указке англичан да американцев. Если разобраться как следует, за врагов своих кладем головы. А с кем деремся? Вот они, — показывая на пригорюнившихся тютнярцев, продолжала Машутка. — Что эти люди нам сделали? Какую дорогу перешли? Если бы я была на твоем месте, минуту не стала бы их держать.

— Свою голову тоже жалко. За это не похвалят.

— Но не мучить же и убивать неповинных людей из-за страха за себя. Пора одуматься.

Чугунков сел, вынул сигарету, закурив, угрюмо посмотрел на девушку.

— Дай подумать до вечера, а заодно скажи, куда ты меня зовешь?

В голове Машутки мелькнуло подозрение: может, не случайно Чугунков откладывал решение до вечера. «А вдруг предаст», — подумала она. Но его задумчивый вид и растерянная улыбка успокоили.

Под вечер конвой подошел к Казачьей станице. Село было забито беженцами. Особенно много их толпилось на базарной площади. Собравшись кучками, они уныло смотрели на отступающие по тракту обозы и тыловые учреждения, на вновь прибывающих беглецов.

Оставив конвой и арестованных на окраине станицы, Чугунков с Машуткой поехали на площадь. Здесь их окружили жадные до новостей беженцы. С горящими от нетерпения глазами они спрашивали о положении на фронте, надеясь получить от офицера давно ожидаемое известие о наступлении белых. Но Чугунков не стал отвечать на вопросы и отослал любопытных к станичному атаману, уверив, что тот знает все.

В конце площади Машутку окликнули, обернувшись, она увидела семенящего к ней Егора Матвеевича.

— Маша! Вот где бог дал свидеться, — кричал он, под бегая к девушке, — гляжу и не верю, ты это или не ты, по том посмотрел на господина офицера, вспомнил, гнедого-то он хотел отобрать. Свои, значит, вот радость. А мои лошади с барахлишком вон там, в переулке. Отступаем. Может, поможете чем. Хорошо бы вагончик достать, уж больно умучились.

Машутку била лихорадка. Схватившись за гриву лошади, она с трудом выдавила:

— Помогу. Обязательно помогу. Приходи на окраину, там поговорим.

На обратном пути Чугунков то и дело смотрел на изменившуюся Машутку. Сухие блестящие глаза, прерывающийся голос, которым она говорила, не оставляли сомнений в ее намерениях.

Сумкин явился сейчас же. Он был уверен, что Машутка находится в колчаковской армии и ей ничего не стоит достать ему вагон, чтоб перевезти стоящие в переулке шесть подвод, нагруженные ценностями, украденными у Тучкина. «На этот капитал, — думал Сумкин, — я могу сколько угодно жить в любом месте. Только бы подальше уехать. Отсижусь как-нибудь…»

Увидев подходившего Сумкина, Чугунков спросил у Машутки:

— Что ты хочешь с ним делать? Машутка показала на его наган.

— Расстегни кобуру, чтобы я могла свободно взять. Чугунков насупил брови.

— Давай уж лучше я сам…

Егор Матвеевич сразу начал разговор о вагоне.

— Так как же, Машенька, и вы, господин офицер, по части вагончика? Очень бы нужно. Не откажите, ради бога.

— Как же другие едут? — вместо ответа спросил Чугунков.

Сумкин важно разгладил бороду.

— Как можно, господин офицер, равнять меня с другими. У них барахлишко одна дрянь. А у меня капитал, миллионы. Разобраться, так на всех нас хватит.

— Это то, что Тучкин награбил? — не своим голосом спросила Машутка. — В музеях…

— Машенька Что ты, что ты, — засуетился Сумкин. — Кто награбил? Я для тебя стараюсь. Сирота ты… За дочь тебя считаю…

— Врешь! Врешь! — закричала вне себя Машутка. Папа с мамой живы, вы обманули меня! Обманули!

Сумкин понял, что игра кончена, и, поворачиваясь, прошипел:

— Ну и черт с ними. Война еще идет, посмотрим.

Чугунков вынул наган, не торопясь прицелился. Про гремел выстрел.

Сумкин подпрыгнул, боком шагнул несколько шагов в сторону и тяжело завалился в канаву.

Выстрел окончательно решил дальнейшую судьбу Чугункова.

Он приказал удивленному прапорщику вести солдат на соединение с полком, а тютнярцев отпустил, сказав им, чтобы они разошлись и по одному возвращались домой.

Когда остались вдвоем, Машутка взяла Чугункова за руку.

— Вот и решено. Назад теперь некуда, но зато завтра будем там, где должны давным-давно быть.

— Скажи, Маша, воззвание тогда… Твоих рук дело?

— Моих.

— А склад тоже ты помогла на воздух пустить?

— Помогла.

Чугунков крепко сжал Машуткину руку.

— Я так и думал… Молодец, и меня из беды тогда выручила.

Машутка дружески посмотрела в глаза Чугункова.

— Разве я могла сделать иначе, я ведь давно увидела в тебе хорошего человека.

Фронт неумолимо надвигался на Челябинск. По-разному вели себя жители города. Одни, несмотря на уверения газет в неминуемом разгроме красных на подступах к городу, поспешно уезжали на восток, другие настойчиво готовились к предстоящей схватке. А третьи ждали, чья возьмет, чтоб примкнуть к победителям.

Большевистская организация объявила себя мобилизованной. На заводах, в мастерских и на тайных квартирах шла упорная работа по организации боевых дружин. Доставали оружие, где только можно, но его было мало.

Зачисленный в один из отрядов, Чугунков сделал в те дни в своем дневнике несколько записей:

«Мы почти безоружны. На сто человек три винтовки, восемь обойм патронов, шестнадцать разнокалиберных револьверов. Но настроение такое, как будто бы у нас есть и винтовки, и пулеметы, и пушки. Кругом царит уверенность, что скоро все это будет. Удивительные люди…»

Через два дня Чугунков записал:

«Сегодня представитель Комитета сообщил: завтра получим еще сорок винтовок, отнятых у какой-то отступающей части. Между прочим, намекнул, что пришла и наша очередь доставать оружие и для себя и для тех, у кого еще его совсем нет. Считаю намек справедливым. Обдумываю план операции, задача не из легких».

Третья запись в дневнике Чугункова гласила: