Борис Пильняк - Том 3. Корни японского солнца

— Нельзя, грешно знать.

Я спросила у Суна, почему грешно? Сун объяснил, что о количестве аршин знают только податели, сам священник и портной, если узнает кто-либо посторонний, у него отнимется год жизни в пользу досы.

Мы ездили к Сы-сюн-ди в кумирню. Женщинам там быть не полагается, но Сун решил меня взять, потому что я русская. В доме меня держали как китаянку-невестку, но вне дома я должна была быть русской. За нами приехали рикши. Я поверх штанов надела парадную юбку. В тот раз я впервые попала на главную улицу. У меня нет сил описать того восторга, тех чувств, которые я пережила за десять минут езды. Я отвыкла от шума и улиц. Красивые магазины, движение рикш, несколько европейских лиц, несметное количество людей поразили меня, — ведь надо сказать, что только на третий год моей жизни в Китае я узнала, что я жила в Калгане, потому что название Калган — название европейское, сами же китайцы называют Калган — Джанча-ку, а карты у меня не было!..

Мы приехали в кумирню. Кумирня имела два помещения: зимнее и летнее. В первом маленьком дворике была летняя половина. Большие идолы были на заднем дворе, в зимней кумирне, двери туда были закрыты до ноября. Ученик попросил нас помолиться прежде, чем мы пройдем к учителю. Ученик был прыщавым юношей, имевшим плохую славу. Мы зашли в летнюю кумирню. Идолы в рост человека, несколько десятков, все в ярких мантиях, грозно смотрели перед собою. Перед идолами стояли серебряные и медные чаши для свечей. В полумраке кумирни было угрюмо, холодно, сыро. Я не пошла дальше порога. Сун горячо молился, расставляя перед идолами свечи.

Нас провели на второй двор. Этот двор был больше первого, окна зимней кумирни горели цветною бумагой, изображающей цветы. Сы-сюн-ди жил в зимней церкви. Мы застали его в постели, он полулежал. Выглядел он худо. У него была какая-то опухоль, лечили его лучшие китайские доктора своею тибетской медициной да молитвами, дорогими жертвами, замаливавшими злого духа болезни. Сун еще раньше советовал Сы-сюн-ди обратиться к японскому врачу, Сы отказывался. Комната Сы была очень мала, но светленькая и веселенькая. Туди жил отдельно от него. В кумирне только двое они и жили, только в большие праздники приходили помогать досы других кумирен.

Туди приготовил для нас обед; еще дома меня предупредили, что Сы-сюн-ди очень скуп и у него надо стараться как можно меньше есть. Мне рассказывали, что Сы уморил голодом своего отца, со страшной руганью давая ему гроши на самое необходимое, но для Туди он ничего не жалел. Были даже подозрения, что Сы живет с Туди, как муж и жена. Во время обеда Сы строго поглядывал на те куски, которые мы брали, и лучшие откладывал своему ученику. Обед был скуден, всего из четырех блюд. Кумирня же давала большие доходы, к ней была приписана земля, которую Сы отдавал в аренду крестьянам, и у ней был большой приход.

С тех пор как перемерли товарищи Сы, он не принимал новых монахов, кроме Туди. Говорили, что у Сы имелся капитал тысяч в сто долларов. На себя он не тратил ни копейки, но за них обоих тратился Туди, который, несмотря на то что был женою Сы, приводил к себе женщину, которая приходила в кумирню, переодеваясь мужчиной. Об этом узналось только после смерти Сы. Однажды, уже после смерти Сы-сюн-ди, когда Туди был возведен в чин священника, полицейский обратил внимание на то, что из кумирни вышел юноша странного вида. Полагая, что это вор, полицейский пошел за юношей, и все выяснилось. К Туди приходила жена одного ремесленника.

Сы-сюн-ди умер, оставив ученику семьдесят тысяч даянов. Я была на похоронах Сы-сюн-ди. К похоронам мы готовились еще до его смерти, так как мать, старшая жена и я, мы должны были показать на похоронах богатство своих нарядов. Мне сшили сразу два костюма, из темно-лилового шелка и из серого. Для моей прически были заказаны специальные позолоченные шпильки. Сы умер как раз тогда, когда у нас все было готово.

За нами приехала колымага под балдахином. Всю дорогу мать учила меня, как себя вести, что сказать, как приветствовать родственниц. У ворот кумирни собралась большая толпа. Мы вошли на первый двор. Меня окружили женщины, всем интересно было посмотреть на русскую жену Суна. Я растерялась, и приготовленные за дорогу для родственниц фразы вылетели у меня из головы. Я, забывшись, позвала мужа по-русски. Он был героем дня, — все любовались мною. Мне показалось, что о покойнике никто и не помнил. Все были разряжены и веселы.

Мы пошли к гробу. Суя велел мне, чтобы я поплакала. Мать запричитала, очень похоже на то, как плачут у нас на похоронах причитальщицы, она стала кричать.

Гроб Сы-сюн-ди был очень дорог. Выкрашен он был в коричневый цвет, с золотыми цветами. Гроб помещался в летней кумирне, перед гробом стоял портрет покойника. Этому портрету ставили свечи и жгли бумажные деньги. Эти деньги были так искусно сделаны, что я с трудом поверила, что они фальшивые. Я тоже сожгла тысячедолларовый билет. Перед портретом же стоял обильный обед. Душа умершего была еще на земле и хотела есть. От этого первого дня похорон у меня осталось ощущение обжирания, потому что мы только и делали, что ели, лили, снова ели. Столы с едою стояли на втором дворе, куда допускались только родственники. Оказалось, что родственников у меня человек двести. Еще из дому я взяла мешочек меди для раздачи детям родственников, — разошелся он у меня в мгновение ока. Обед был из шестнадцати блюд, ужин — из двадцати четырех. Я только пробовала кушанья, зато мои соседки наедались так, что не могли двигаться. Вернулись мы вечером запоздно. Сун остался в кумирне ночевать.

На другой день опять с утра мы поехали к мертвецу. Я была в другом платье, и на меня опять стали глазеть. Но я стала смелее и с удовольствием пошла осматривать подарки покойнику. Гроб был завален бумажными цветами. Рядом с гробом стояли три домика, искуснейше сделанные из бумаги. Дома были как настоящие — в окошках было видно внутреннее убранство, роскошная обстановка. Душа умершего должна была озаботиться и решить, в котором из этих домиков ей поселиться в загробном мире: в загробном мире покойник делается хозяином этого дома; бумажные куклы, помещенные в бумажном домике, оживают и делаются покойнику слугами. По этому поводу имеются сказания.

Жил однажды богатый купец, у него умерла вторая, его любимая жена. При жизни его жена имела любимую аму. Купец сделал жене бумажную аму, точь-в-точь как живая. Женщину похоронили, и в первый же день живая ама услыхала голос своей хозяйки. Прислушиваясь, испуганная ама зажгла свечу, но голос настойчиво звал ее. «У меня нет ключей от моего ящика, я забыла их под подушкой, дай мне их», — говорил загробный голос. Испуганная ама вытащила ключи и подала их невидимому существу, — утром ключей не оказалось. Каждую ночь ама просыпалась от зова хозяйки, голос слышали все и в том числе муж.