Николай Глебов - Ночная радуга

Таня обнимала зверя за шею, а он по-своему отвечал на ласку, тыкался мордой в лицо, пытался ухватить за ухо.

Вспоминала Таня, как выхаживала каждого из своих ребятишек, спасала от болезней, а может, от гибели. Как они радуются ее появлению в конюшне! И вдруг расстаться... Она просто этого не выдержит.

И вот однажды ее вызвал к себе директор цирка.

«Вот оно... Конец всему...» — только и смогла подумать Таня. Ноги подкосились, не идут, горло перехватило. Но все же пошла.

А через минуту выскочила из кабинета радостная, счастливая.

— Остаемся, ребятишки! Вместе будем работать! Отказались от нас дрессировщики! Урра-а! — с такими криками вбежала она в конюшню. Животные было забеспокоились. Кто затопал, кто завизжал, заскулил. Арфа с лаем забегала вокруг хозяйки: что случилось? Даже Игорь не сразу понял, в чем дело.

Все оказалось просто: ни один дрессировщик не согласился работать с такими разными и незнакомыми животными. И Тане предложили готовить программу, сценарий, костюмы. Сами выкормили, вырастили, воспитали зверят, сами и работать с ними будут.

Конечно, такое решение было самым лучшим и справедливым.

Началась настоящая живая работа. Таня с Игорем что-то придумывали новое, чтобы порадовать зрителей. Ведь это дело творческое, все зависит и от людей, и от животных. Когда у людей хорошее настроение, то и четвероногие это понимают и стараются изо всех сил заработать угощение и ласку.

Когда, наконец, впервые открылся заветный занавес перед Таней и ее «ребятишками», зрители замерли от восторга при виде стройных благородных оленей. Вскидывая рогами, они неслись по кругу, легко перепрыгивая через поставленные барьеры. Их не смущали аплодисменты, яркий свет, музыка, словно они давно не новички в цирковом искусстве.

Секрет открывался просто. На последних репетициях они работали при полном освещении, с музыкой. А для аплодисментов приглашали ребят из соседней школы. Они и старались, не жалея ладошек.

Первое выступление перед зрителями прошло великолепно. Таню поздравляли, обнимали, говорили ей хорошие слова. Но никто не видел, как она ночью плакала от радости у Степы в стойле.

— Ты понимаешь, Степа? Мы же с тобой такие счастливые! Будто упала с неба золотая звездочка мне в ладошки, а тебе — на рожки. — Таня обнимала крутую шею оленя. А он тыкал мордой ей в лицо и пытался ухватить за ухо...

Как драгоценный дар, сохранила моя память одну удивительную историю.

Дело было так. Однажды весной мы с сестренкой Валькой нашли на болоте диковинную птицу. Это большое топучее болото начиналось прямо за огородами нашей деревни с забавным названием — Надыров Мост. Мы в тот день ходили за лягушиной икрой, чтобы проследить, как из нее вылупляются хвостатые головастики.

Вначале мы и не поняли, что ворохнулось между кочками возле наших ног. Что-то черное, большое и мохнатое.

— А-ай, лешак! — завопила с перепуга Валька. Мы кинулись бежать. А оно, — это непонятное, — запрыгало по кочкам в другую сторону.

Тут мы и разглядели, что это никакой не лешак, а птица. Но какая огромная! Туловище не меньше гусиного, и шея такая же длинная. Только клюв не как у гуся: большой, толстый вначале и тонюсенький в конце. А цвет — как у засохшей травы, — серо-зеленоватый. Наверно, чтобы от врагов было легче прятаться.

Тонкие ноги легко перепрыгивали с кочки на кочку, и птица быстро удалялась от нас. «Ку-ви, ку-ви», — жалобно кричала она.

— Смотри, у нее крылышко болит, — заметила Валька. Верно, птица размахивала только одним крылом. Второе бессильным лоскутом билось по кочкам.

В семье у нас еще дедом был заведен такой порядок: тащить домой все, что нуждалось в помощи человека, — ежа, птенца, щенка. Хороший порядок, человечный! Он держится до сих пор.

Мы сообразили сразу, что раненую птицу надо поймать, и пустились вдогонку. Долго мы гонялись за нею по болоту, тоже прыгали по кочкам, проваливались в воду, резались осокой. А она все кричала, вроде просила пощады. Наконец, обессилела, забилась в траву и замерла, стала похожей на черную кочку.

Тут мы и схватили ее. Я взяла птицу в охапку, прижав к себе здоровым крылом. А сестренка ухватилась за ноги. Иначе бы тащились по земле, — настолько они были длинными.

Поудивлялся отец нашей находке и отправился в другой конец деревни к известному на всю округу костоправу и лекарю коров, овец, свиней дедушке Митрофану. Ветеринаров тогда было мало в деревнях, вот и выручали добрые знатоки домашнего врачевания.

— Ишь ты... Видать, заморская... Сроду таких не видывал, — тоже удивился дедушка Митрофан, оглядел птицу и захлопотал: — Уходите все из сараюшки, не глядите мне под руки. Дело-то мудреное, спасать надо птаху. А ты, Василий Андреевич, подсоби мне, — обратился он к отцу.

Слух о диковинной находке собрал к нам в ограду всех ребятишек деревни. Все молча ждали конца операции. Только Валька всхлипывала на крылечке от жалости. Да изредка вскрикивала птица в сараюшке.

— Потерпи, милаха, потерпи, — тут же доносилось добродушное ворчание деда Митрофана.

Потом дед заверил, что «жила целая, и птаха будет летать». Уложил свои инструменты в холщовую сумку и ушел.

Отец нацепил на нос очки, связанные в нескольких местах суровыми нитками, и уткнулся в старинный словарь Павленкова, изданный еще в прошлом веке. Этот словарь часто выручал его. Отец так и выражался:

— Спрошу у Павленкова...

На этот раз Павленков пояснил, что птица наша — очень редкая. Это — черный аист, его родина — Восточная Европа...

— Это где-то на Волге. Летел с другими аистами с юга через наш Южный Урал. А какой-то герой и подбил его камнем, не иначе, — вслух рассуждал сам с собою отец, сидя с книгой на скамеечке у ворот. — Так-так... питаются рыбой, лягушками, червяками. Слышите, ребятишки?

В тот же день ребята натащили мелкой рыбешки для Айки. Так назвали мы свою диковинную птицу. Река Теча протекала рядом, и все жители деревни умели ловить рыбу.

Но Айке было не до еды. Измученный, туго стянутый льняным полотенцем, неподвижно лежал он на здоровом боку, вытянув ноги. Уже не шарахался от людей, не кричал, — настолько ему было плохо.

— Аюшка, поешь, — упрашивала Валька, сидя перед птицей на корточках и подставляя глиняную чашку с рыбой к самому носу. Но Айка даже головы не поднимал. Лишь изредка открывал черный блестящий глаз. Только по этому и видно было, что он еще живой.

Тревожно спали в эту ночь надыровские ребята. А чуть свет явились со свежей рыбой. Прямо с речки прибежали, с удочками.

Но больной все еще лежал пластом на земле, откинув голову и ноги. Рыба в чашке оставалась нетронутой. При виде людей Айка встрепенулся от испуга и снова замер.