Исаак Бабель - Том 1. Одесские рассказы

Пятирубель. Ай, Мендель!

Мендель. Зачем люди крутятся около моей конюшни?

Никифор. Хозяин, за ради бога!..

Мендель. Ну?

Никифор. Тикай со двора, хозяин, бо сыны твои…

Мендель. Что сыны мои?

Никифор. Сыны твои хочут лупцовать тебя.

Беня (прыгнул с телеги на землю. Нагнув голову, он говорит раздельно) . Пришлось мне слышать от чужих людей, мне и брату моему Левке, что вы продаете, папаша, дело, в котором есть золотник и нашего пота…

Соседи, работавшие во дворе, придвигаются поближе к Крикам.

Мендель (смотрит в землю) . Люди, хозяева…

Беня. Правильно ли мы слышали, я и брат мой Левка?

Мендель. Люди и хозяева, вот смотрите на мою кровь (он поднимает голову, и голос его крепнет) , на мою кровь, которая заносит на меня руку…

Беня. Правильно ли мы слышали, я и брат мой Левка?

Мендель. Ой, не возьмете!.. (Он кидается на Левку, валит его с ног, бьет по лицу.) Левка. Ой, возьмем!..

Небо залито кровью заката. Старик и Левка катаются по земле, раздирают друг другу лица, откатываются за сарай.

Никифор (прислонился к стене) . Ох, грех…

Бобринец. Левка, отца?!

Беня (отчаянным голосом) . Никишка, счастьем тебе клянусь, он коней, дом, жизнь — все девке под ноги бросил!

Никифор. Ох, грех…

Пятирубель. Убью, кто разнимет! Чур, не разнимать!

Хрипение и стоны доносятся из-за сарая.

Не уродился еще человек на земле против Менделя.

Арье-Лейб. Иди со двора, Иван.

Пятирубель. Я ста рублями отвечу…

Арье-Лейб. Иди со двора, Иван.

Старик и Левка вываливаются из-за сарая. Они вскакивают на ноги, но Мендель снова сшибает сына.

Бобринец. Левка, отца?!

Мендель. Не возьмешь! (Он топчет сына.)

Пятирубель. Ста рублями любому отвечу…

Мендель побеждает. У Левки выбиты зубы, вырваны клочья волос.

Мендель. Не возьмешь!

Беня. Ой, возьмем! (Он с силой опускает рукоятку револьвера на голову отца.)

Старик рухнул. Молчание. Все ниже опускаются пылающие леса заката.

Никифор. Теперь убили.

Пятирубель (склонился над неподвижным Менделем) . Миш?..

Левка (приподнимается, хватаясь за землю кулаками. Он плачет и топает ногой) . Он под низ живота меня бил, сука!

Пятирубель. Миш?..

Беня (оборачивается к толпе зевак) . Что вы здесь забыли?

Пятирубель. А я говорю — еще не вечер. Еще тыща верст до вечера.

Арье-Лейб (на коленях перед поверженным стариком) . Ай, русский человек, зачем шуметь, что еще не вечер, когда ты видишь, что перед нами уже нет человека?

Левка (кривые ручьи слез и крови текут по его лицу) . Он под низ живота меня бил, сука!

Пятирубель (отходит, пошатываясь) . Двое — на одного.

Арье-Лейб. Иди со двора, Иван.

Пятирубель. Двое — на одного… Стыд, стыд на всю Молдаву! (Уходит, спотыкаясь.)

Арье-Лейб вытирает мокрым платком раздробленную голову Менделя. В глубине двора неверными кругами движется Нехама — одичавшая, грязно-серая. Она становится на колени рядом с Арье-Лейбом.

Нехама. Не молчи, Мендель.

Бобринец (густым голосом) . Довольно строить штуки, старый шутник!

Нехама. Кричи что-нибудь, Мендель!

Бобринец. Вставай, старый ломовик, прополощи глотку, пропусти шкалик…

На земле, расставив босые ноги, сидит Левка. Он не торопясь выплевывает изо рта длинные ленты крови.

Беня (загнал зевак в тупик, прижал к стене обезумевшего от страха парня лет двадцати и взял его за грудь) . Ну-ка, назад!

Молчание. Вечер. Синяя тьма, но над тьмою небо еще багрово, раскалено, изрыто огненными ямами.

Каретник Криков — сваленные в кучу хомуты, распряженные дрожки, сбруя. Видна часть двора. В дверях за небольшим столом пишет Беня. На него наскакивает лысый нескладный мужик Семен, тут же шныряет мадам Попятник. Во дворе на телеге с торчащим дышлом сидит, свесив ноги, Майор. К стенке приставлена новая вывеска. На ней золотыми буквами: «Извозопромышленное заведение Мендель Крик и сыновья». Вывеска украшена гирляндами подков и скрещенными кнутами.

Семен. Я ничего не знаю… Мне штоб деньги были…

Беня (продолжает писать) . Грубо говоришь, Семен.

Семен. Мне штоб деньги были… Я глотку вырву!

Беня. Добрый человек, я на тебя плевать хочу!

Семен. Ты куда старика дел?

Беня. Старик больной.

Семен. Вон тута на стенке он писал, сколько за овес следует, сколько за сено — все чисто. И платил. Двадцать годов ему возил, худого не видел.

Беня (встает) . Ты ему возил, а мне не будешь, он на стенке писал, а я не буду писать, он платил тебе, а я, может, и не заплачу, потому что…

Мадам Попятник (с величайшим неодобрением разглядывает мужика) . Человек, когда он дурак, — это очень паскудно.

Беня. …потому что ты можешь у меня помереть, не поужинав, добрый человек.

Семен (струсил, но еще петушится) . Мне штоб деньги были!

Мадам Попятник. Я не философка, мосье Крик, но я вижу, что на свете живут люди, которые совсем не должны жить на свете.

Беня. Никифор!

Входит Никифор, он смотрит исподлобья, говорит нехотя.

Никифор. Я Никифор.

Беня. Рассчитаешь Семена и возьмешь у Грошева.

Никифор. Там поденные пришли, спрашивают, кто с ними уговариваться будет.

Беня. Я буду уговариваться.

Никифор. Стряпка там шурует. У ней самовар хозяин в заклад брал. У кого, спрашивает, самовар выкупать?

Беня. У меня выкупать… Семена рассчитаешь вчистую. Возьмешь у Грошева сена пятьсот пудов…

Семен (остолбенел) . Пятьсот?! Двадцать годов возил…

Мадам Попятник. За свои деньги можно достать и сено, и овес, и вещи получше сена.

Беня. Овса — двести.

Семен. Я возить не отказываюсь.

Беня. Потеряй мой адрес, Семен.

Семен мнет шапку, вертит шеей, уходит, оборачивается, опять уходит.

Мадам Попятник. Один паскудный мужик и так разволновал вас… Боже мой, если бы люди захотели вспомнить, кто им остался должен! Еще сегодня я говорю моему Майору: муж, миленький муж, Мендель Крик заслужил у нас эти несчастные два рубля…

Майор (мелодическим глухим голосом) . Рубль девяносто пять.