Ефим Дорош - Дождливое лето

На мое шутливое замечание об этом он серьезно отвечает, что в каждом человеке надо с детства развивать способность все на свете обдумывать. Иные вот считают, что главное — дисциплина, исполнительность. Конечно, свойства эти положительные. Однако, будучи чрезмерными, они приводят к тому, что у человека как бы атрофируются сообразительность, чувство ответственности. Вот, например, в колхоз к ним недавно вступил некий гражданин, который двадцать лет проработал где-то вахтером или стрелком военизированной охраны, одним словом, привык, что его приведут и поставят на пост, а потом, истечет время, уведут с поста. Мужик он честный, исполнительный, не шибко пьющий, вот и назначили его кладовщиком.

Иван Федосеевич улыбнулся какому-то своему воспоминанию и продолжал.

С этим кладовщиком случаются теперь такие истории. После Октябрьских праздников привезли к нему в кладовую бидон со сметаной: комиссионка почему-то не продала перед праздником и вернула остаток колхозу. Привезли, поставили, да и позабыли. Только в марте хватились бидона — кому-то он понадобился. Глядят, какой-то бидон в кладовой стоит. Кладовщик говорит, что там сметана. Хорошо, что зимою было дело, она не попортилась.

Стали, конечно, выговаривать кладовщику, а он обижается: я же, мол, не украл сметану, дали ее мне на сохранение, я и сохранял; если бы кто пришел с требованием, я бы ее выдал, а все остальное — это не мое дело.

Я догадываюсь, что выслушал сейчас не только ответ на свое шутливое замечание, но еще и присказку, за которой, как водится, последует сказка.

И верно, Иван Федосеевич рассказывает следующее.

Существует постановление, запрещающее встречные перевозки. Разумное постановление. Да только иной выполняет его, как наш кладовщик сметану сторожил. Нынешней весной, например, картошка в областном городе дошла до трех рублей за килограмм. Трудящимся гражданам, прямо сказать, худо: и на еду нужна картошка, и на посадку. А спекулятивные элементы здорово наживаются. Вдруг из Чувашии приходит баржа с колхозным картофелем, — за один день товарищи наполовину сбили цену. Их спрашивают, где же они раньше были, а они отвечают, что картошки у них очень много, но возить ее не на чем, не дают колхозам транспортных средств. Хорошо — случайная баржа порожняком шла вверх, вот они и выпросили ее, нагрузили картофелем.

Вот это и приводит к тому, что в одном месте сельскохозяйственные продукты, особенно сезонные, очень дороги, а в другом — не имеют сбыта.

Надо бы из единого центра, оперативно, информировать колхозы о спросе на те или иные продукты в тех или иных областях, о существующих там ценах. И надо бы, сколько требуется, давать колхозам вагоны и баржи.

Мы покидаем лес и входим в тихую деревеньку с ласковым названием — Меленки. Узкая улочка, точнее — по-воскресному чисто подметенный закоулок, ведет нас вокруг маленького, вытянутого вверх дома с подклетью, пристройкой, надстройкой и множеством разной величины дверей и окошек. Этот дом мог бы стоять в средневековом ремесленном посаде. Здесь и живет бывший ремесленник — бондарь или тележник, который при встрече с нами степенно приподнимает старинный суконный картуз. Мы достигаем высокой луговины, откуда видна обширная топкая низменность, вся в темных кустах ольхи. За ольшаником, поблескивая, изогнулась река Устье. Мельницы, меленки некогда стояли, вероятно, по берегам реки. Вот откуда это название!

Место здесь открытое, просторное. Нам видно, как неподалеку от сельца Никольского на Перевозе, поднявшего над округой тонкую белую колоколенку, река Устье принимает в себя Вексу, и они образуют третью реку.

Долины всех трех рек с их заливными лугами, над которыми бежит сейчас мягкий утренний ветерок, простерлись к дальнему горизонту, и всюду, куда достигает взгляд, видны вереницы косарей, хотя день сегодня воскресный. «На сеноуборке теперь последний лодырь старается, — говорит Иван Федосеевич, — сенца заработать каждому нужно!» Ветерок доносит к нам запахи речной воды и свежей, едва только начавшей вянуть травы.

Иван Федосеевич рассуждает о лугах.

Почему-то, когда речь заходит о животноводстве, принято главным образом говорить о сеяных травах, кормовых корнеплодах, кукурузе, концентратах, силосе и прочих, весьма нужных и полезных вещах. И редко — увы! — разговор коснется речной поймы, заливного луга, этого бесценного, самой природой сотворенного сокровища серединной России. Я помню, как хорошо сказал однажды Андрей Владимирович: «Волга — река индустриальная, рабочая, а Ока — сельскохозяйственная, крестьянская». И ведь верно! С именем Волги у нас всегда связано представление о могучем водном потоке, который из века в век тянет и движет великий груз, — а теперь вот еще и электрическую энергию вырабатывает. Что же до Оки, то она для нас по преимуществу река, собирающая отовсюду мельчайшие частицы туков, чтобы в полую воду, разлившись по неоглядным лугам, напитать и напоить собою землю и травы. Молоко, и мед, и масло— это Ока. А электричество, станки, автомобили, тракторы — Волга. И если Волга как бы главенствует среди исполинских промышленных рек, то Ока возглавляет неисчислимое множество сельских речек. Каждый год, когда сойдет вешняя вода, луговые берега наших деревенских рек и речушек оденутся зеленым разнотравьем, а в июне принимаются дивно цвести. То ли потому, что так хороша цветущая пойма, где самая последняя былинка осыпана какой-нибудь цветочной мелочью, где стон стоит от пчелиной работы, где поутру все унизано росой, а в полдень дух захватывает от влажных, жарких запахов; то ли оттого, что с незапамятных времен на косьбу выходят артелью, миром, выхваляясь друг перед другом сноровкой, силой; то ли по той простой причине, что лошадь и корова, для которых старался в сенокосную пору крестьянин, были ему дороже жизни, — не берусь ответить почему, но только ни одна крестьянская работа и ни одно место, где крестьянскую работу делают, не породили у нас в народе столько светлой поэзии, сколько сенокос, пожня, заливной луг…

Все. это приходит на ум, пока я слушаю Ивана Федосеевича.

Он говорит о том, что в колхозе больше пятисот гектаров заливных лугов. Землю эту не нужно ни пахать, ни сеять, не надо расходовать денег на семена и удобрения, а дает эта земля каждый год по четырнадцать — пятнадцать центнеров сена с гектара. Река удобряет почву, вода и ветер разносят семена, только и заботы человеку, чтобы собрать вовремя урожай.

Так не заслужила ли эта земля особенного к ней внимания!

В здешних поемных лугах встречаются превосходные травы: манник, вейник. Иной год их больше, иной меньше. А почему бы не собирать семена этих трав, окультуривать их, воспроизводить? Среди заливных лугов есть кочковатые, в западинках… Если бы такие луга профрезеровать, они стали бы гладкими, ровными, можно бы здесь пустить мощные тракторные сенокосилки, а это значительно ускорило бы сеноуборку, да и сено стоило бы дешевле.