Ефим Дорош - Деревенский дневник

То ли полюбилась мне здешняя скромная природа, то ли пришлись по душе люди, сноровистые, быстрые мыслью работники, чуть ли не тысячу лет возделывающие землю , — сказать трудно. Скорее всего, что и то и другое, да еще история этих древнейших на Руси поселений, и богатая событиями современность с ее хозяйственными, бытовыми и культурными проблемами , — скорее всего, что все это вместе взятое делает пребывание здесь интересным, заставляет ежедневно заносить в дневник увиденное и услышанное. Дневник назван мною деревенским, потому что и городок на озере живет деревней, и деревне без него никак не прожить.

Остановка в лесу, километрах в ста с небольшим от Москвы. От шоссе в сторону уходит мягкий и пыльный, освещенный солнцем проселок. Мы остановились на поляне, под старой дуплистой березой. По ту сторону проселка тянется к небу округлый косогор. За косогором темнеет лес. На склоне косогора круто лежит серое чистое паровое поле. Оно неправильной формы, с закругленными краями, и как бы вписано в зеленый склон косогора. Тишина. Летают пестрые бабочки. В небе облака… И все это — середина июля.

На закате мы идем с Андреем Владимировичем в Бель, смотреть бекманию — отличную кормовую траву. Бель — это урочище под Ужболом, где еще два года тому назад было болото и росли кусты. Наталья Кузьминична, наша хозяйка, говорит, что когда-то здесь «водило». В 1952 году, об эту же пору, когда я впервые приехал в Ужбол, кусты были только что перепаханы. Я хорошо помкю, как лежали здесь большие пласты черной, торфяной земли. Из пластов торчали во все стороны запаханные ветки и корни. Земля пружинила под ногами. Как и сейчас, вечерело, лил летний дождик. Когда он перестал, над болотом темной сеткой повисли комары. Несколько позднее Андрей Владимирович написал мне в Москву, что сотрудники опорного мелиоративного пункта, где он вел научную работу, собрали в пойме озера килограммов восемьдесят семян дикорастущей бекмании. Весной 1953 года бекманию посеяли на Бели под покров овса. Овес этот, скошенный только в ноябре, по морозу, здорово выручил колхоз и колхозников, — он бы пропал, но колхозникам разрешили косить его из двадцати процентов. А многолетняя бекмания осталась расти. И вот сейчас, в июле 1954 года, когда мы вошли в Бель, перед нами простерся ровный и чистый луг гектара в три. Мощные растения бекмании с длинными колосьями плотно стоят друг подле друга. Чуть колышутся под мелким дождем прямые колосья, образуя зеленый с розово-желтым оттенком прямоугольник. Бекманию скоро начнут жать на семена. Сожнут только колоски, после чего скосят на сено все растение. Семян будет собрано столько, что ими можно будет засеять двенадцать гектаров луга. А сена соберут по двадцать пять центнеров с каждого гектара. Бекмания еще и тем хороша, что она влаголюбива, осушка земли под нее стоит дешево, — пройти канавокопателем, и всё. Это раз в десять дешевле обычной осушки болот.

Пасмурное, но теплое утро. С комиссией Министерства сельского хозяйства мы отправились на старой полуторке в село Усолы.

Комиссия эта должна проверить, можно ли использовать озерный ил — сапропель — в качестве удобрения. Собственно, последнее хорошо известно было еще древним египтянам. Да и здешние крестьяне, жители расположенных вокруг озера Каово деревень, исстари вносили ил под овощи. Сколько я знаю со слов Андрея Владимировича, да и по своим двухлетним уже наблюдениям, суть вовсе не в этом.

Важно выяснить другое: какими способами доставлять сапропель на поля, — иначе говоря, разработать технологию этого дела.

Андрей Владимирович считает, что на окружающие озеро земли ил следует намывать. Подобное решение представляется мне весьма остроумным. Дело в том, что на дне озера Каово в течение тысячелетий отложился мощный слой ила. Озеро стало зарастать и почти неспособно уже принять в себя воду семнадцати впадающих в него речек. Низкие берега его по большей части заболочены. Многие тысячи гектаров болот лежат и в других местах приозерной котловины. Чтобы осушить их, чтобы защитить от весенних и осенних паводков все остальные земли, мало построить здесь осушительные каналы, надо еще и понизить уровень воды в озере. Это можно сделать, окружив озеро высокими валами. Но постройка валов и насосных станций, которые станут перекачивать воду из осушительных каналов, обойдется очень дорого. И вот Андрей Владимирович предложил качать землесосом сапропель со дна озера и намывать его на бесплодные, обезображенные кочками и поросшие осокой берега.

Этим, во-первых, спасено будет умирающее озеро, во-вторых, будут подняты его берега и понижен уровень воды, в-третьих же, гиблые кочкарники, если залить их сапропелем и потом посеять травы, превратятся в богатые луга и пастбища. Землесос может гнать сапропель по трубам и на более отдаленные, старопахотные земли. Что же до полей, которые отстоят на большом расстоянии от озера, то туда ил надо будет доставлять машинами, хотя это и дороже.

Можно и не быть специалистом, чтобы оценить всю выгоду и, как я уже сказал, остроумие предложения Андрея Владимировича.

В Усолах, в конторе, председатель колхоза, крупный, плечистый, медлительный и вместе с тем суетливый человек, разыскивая в папках какие-то документы, жалуется на агрономов Угожской МТС.

В 1953 году, рассказывает он, Угожская МТС, торопясь выполнить план, возила торф для торфоперегнойных горшочков с ближайшего ключевого болота, так было быстрее. Но торф оказался засоленным. Колхоз, ничего не подозревая, стал делать горшочки. Рассада в этих горшочках начала гибнуть. Тогда агрономы решили, что торф кислый, и посоветовали поливать горшочки известью. Рассаде стало еще хуже, потому что известь лишь увеличила засоленность. Надо было полить горшочки кислотой, но никто не знал химических свойств торфа.

Правда, в районе есть агрохимлаборатория, но она бездействует. И колхозники работают вслепую, ничего не зная о земле, на которой сеют. Кто-то из присутствующих, кажется Андрей Владимирович, вспомнил, что в лаборатории был отличный работник, энтузиаст своего дела, но он недавно умер. Помянули его несколькими добрыми словами и стали ругать нового агрохимика, который то ли не знает дела, то ли не любит его, то ли не может доказать начальству всей важности агрохимии, — этого работника, как еще часто бывает, используют для всякого рода «оперативных» заданий.

Меж тем полил дождь. Идти в поле смотреть, как повлиял сапропель на растения, нельзя было. Разумнее всего было вернуться в Райгород. Однако председатель министерской комиссии, охваченный жаждой деятельности, сел сам и посадил всю комиссию за изучение годовых отчетов колхоза. Бог ведает, зачем это ему понадобилось. Скорее всего, чтобы показать, что он горит на работе. Председатель этот, я думаю, принадлежит к типу самоотверженных дураков.