Антон Макаренко - Том 2. Марш тридцатого года

— С кем?

— Там мальчики ехали…

— Это они тебе такое пальто обменяли?

— Угу. Один говорит: давай твой пиджачок…

— Сколько дней был в Харькове, говори правду!..

— Вчера приехал, а тут на вокзале мальчики говорят, в коммуне этого… как его…

— Дзержинского?

— Угу… так говорят принимают, так я и пришел, тут еще один мальчик пришел… Колесников его фамилия… он там стоит.

— Ну, хорошо. Сколько двенадцать на двенадцать? Ты учился? В какой группе?

— Учился в пятой группе…

Со всех сторон один и тот же вопрос:

— А кто ж тебя учил? Где ты учился?

Но Крейцер останавливает командиров:

— Да бросьте мучители, вам не все равно!.. Пускай говорит, сколько двенадцать на двенадцать…

— Сто четыре, — улыбнулся более мажорно пацан.

— Та-а-ак. А кто такой Дзержинский?

Молчание.

— А Ворошилов кто?

— Ворошилов?.. Главный… этот… вот, как генерал…

— Главный, значит?

— Угу…

Теперь уже и Крейцер заливается хохотом, покрывая басовым восторгом смех командиров.

Пацан молчит.

— Ну что? — обращается Швед к совету.

— Принять, — говорит Крейцер.

— Голосую. Кто за?

Не успели принять этого, врывается в совет Синенький.

— Там еще один, из Одессы, приехал…

— Ну, чего ты, как угорелый… давай его сюда!..

Входит. Длиннейшая шинелишка. Заплаканные глаза.

— Рассказывай.

Начинает рассказывать быстро, видно, что заранее обдуманную речь произносит:

— Я жил в одном дворе в Одессе, где вы останавливались. Просил вот их, — Показывает на меня глазами, — отец у меня пьет, безработный, и каждый день бьет и бьет. Я и приехал…

— Где взял денег на дорогу?

Сначала деньги взяты у отца. Потом выясняется, что деньги украдены у соседей.

— Для чего ты украл?

— А я раньше поехал без денег, это, как его…

— Зайцем?

— Зайцем, а меня на третьей станции высадили, так я и вернулся, а потом взял эти деньги… на дорогу.

Коммунары вспоминают, что видели этого мальчишку в Одессе, он занимался кражей арбузов с подвод… Коммунары говорят:

— Пацан балованный, а потом папа у него есть… Пускай в Одессу едет, дать денег на дорогу…

Сопин другого мнения:

— Вот, что он не беспризорный, так это что ж? Он, конечно, ночует дома, а днем, так он все равно арбузы таскает, так это разве не беспризорный? А ночью, конечно, ночует… А что? Принять. Он, конечно… и так и так. Две должности занимает…

Большинство за отправку в Одессу.

— Завтра поедешь, — говорит Швед, — дадут тебе билет…

Одессит громко ревет и срывает с себя рубашку…

— Не поеду, все равно не поеду, смотрите, как бьет… вот!.. вот!..

Кое-кто и синякам не верит.

— Да это не папаша, это кондуктор.

И вдруг горячую речь произносит Синенький, торчащий до сих пор в кабинете:

— Мы знаем, пацан этот хороший… А мы знаем, как отец его бил, и тогда все видели!.. А что он украл, так что, он не на что-нибудь, а на дорогу, как отцу он все равно не поедет. Надо принять, потому что пропал он тогда совсем!..

И таки добился своего одессит — приняли. Крейцер махнул рукой:

— Правильно, правильно сделали, что приняли…

Наконец, и третий в сегодняшнем совете — Колесников. Этого сразу видно.

Его физиономия свидетельствует о породе, слагающейся обыкновенно на Тверских, Ришельевских и улицах Руставели.

— Сколько времени на улице?

— Три года.

Колесникову уже лет шестнадцать, он держится в совете прямо и видно старается не оскандалиться.

Крейцер по неопытности задает вопрос, который в подобном случае никогда не зададут коммунары:

— Чем жил на улице?

— Чем жил? — добродушно серьезен кандидат. — Да так, как придется.

— Красть приходилось?

— Да так вообще. Разное бывало. Ну, на благобразе не без этого… Но только в редких случаях…

Командиры улыбаются, улыбается и Колесников — через одну минуту новый член пятнадцатого отряда.

А в один из вечеров две небольшие девочки, у каждой аккуратный сверсток, и сами они аккуратистки, видно. Совета командиров в этот вечер не ожидалось, а в кабинете, по обыкновению, народ.

Спрашиваю:

— Чего вам?

— Примите нас в коммуну.

— Откуда же вы?

— Из Сочи.

— Откуда?

— Из Сочи приехали.

Мы все удивлены, переспрашиваем. Действительно, приехали из Сочи.

— Как же вы приехали?

— Нас посадил начальник станции.

— А билет?

— Мы собрали пятьдесят рублей. Мы жили у людей с ребенками… А Настя и говорит: поедем, так мы и поехали…

— Пятьдесят рублей?

— Нам хозяева были должны, мы долго не брали денег, а как коммунары жили в Сочи, так мы и сказали хозяину, что поедем…

— Что за хозяева?

— Ее не пускали, а мои — хорошие, сказали «поезжайте» и даже попросили начальника станции…

— А назад как поедете? — спрашивает Камардинов.

— Не знаем.

Мы молчим, пораженные этим происшествием. А они стоят рядом и молча моргают глазами.

Пришлось трубить совет. С совете смеющееся удивление. Сопин предлагает:

— За их боевой подвиг — принять!

Так и сделали.

Но были и отказы. Вваливается в кабинет бородатый парень и сразу усаживается на стул:

— Примите в коммуну.

— А сколько вам лет?

— Семнадцать.

— В каком году родились?

— В тысяча девятьсот девятом.

— Уходите.

— Что?

— Уходите!

Других можно, а я что ж…

И уходит, цепляясь за дверь…

Ужин, как обычно, был в шесть часов.

За ужином секретарь совета бригадиров Виктор Торский прочитал приказ:

«Несмотря на героическую штурмовую работу колонистских бригад, остается еще много дела. Поэтому совет бригадиров: сегодня время с восьми часов вечера до трех часов ночи считается как рабочий день с перерывом на обед в одиннадцать часов. Рапорты бригадиров — в три часа пятнадцать минут, спать — в три двадцать. Завтра встать в девять, построиться к первомайскому параду в десять часов.

Заведующий колонией — Захаров ,

ССК — Торский ».

Производственный корпус новенький, двухэтажный, с балконом… На свежеокрашенном полу ничего нет, кроме блеска, у порога распростертый мешок приглашает вытирать ноги. Под левой стеной выровнялись в длинной шеренге токарные «красные пролетарии», а справа во всю длину цеха протянулись солидные фрезерные «цинциннати» и «вандереры», перемежаемые высокими худыми сверлильными станками. А между этими рядами разместилась сложная семья зуборезных и долбежных станков. Четыре ряда фонарей, еще без абажуров, заливают ровным светом стены, потолки и станки. Колонисты по одному, по два пробираются на балкон и любуются этим великолепным итогом многолетних своих трудов — новым советским заводом, настоящим заводом, который завтра будет торжественно открыт.